— Папа? — откликнулся плевок его чресл, глядя на отца обожающим взором.
— Знаю, я твой отец и никогда-никогда не должен говорить такое, но, если бы я тебя так не любил, я бы тебя убил! — проорал Гордон страшным-престрашным голосом.
— Я тоже тебя люблю, папочка, — безмятежно сказал Макс, выглядя сущим ангелом в теплой пижаме с какими-то длинноухими зверушками на рукавах.
— Здорово, конечно, но я ведь миллион раз просил тебя, не путаться у меня под ногами! Кто-то из нас раньше или позже получит серьезную травму, и нам обоим будет совсем невесело. Посиди тихонько, выпей какао, пока я буду собираться.
— А куда ты, папа?
— На партийный съезд, это серьезное мероприятие, важное для папочкиной карьеры. Сходим погулять завтра, если потеплеет.
Погода, впрочем, значительно переменилась к лучшему уже минут через сорок. Тучи разошлись, воссияло солнце, небо из угольно-черного сделалось опаловым, а затем приобрело куда более привычный для человеческого глаза светлый лазурный оттенок. Снегопад прекратился, и температура поднялась до приемлемых минус двенадцати. Гордон к тому времени втиснулся в шикарный костюм с галстуком цвета старого красного вина, надел запонки, сбрил рыжеватую щетину, полился одеколоном с запахом кедра и моря, и освежил речь, которой ему предстояло выступать на съезде перед четырьмя тысячами делегатов, репортерами и миллионами зрителей прямой трансляции. Если кому-то придет в голову наблюдать столь скучное мероприятие, да еще в последний день года, в разгар рождественских каникул. Ничего. Гордон как раз собрался сделать это нудное зрелище весьма занимательным.
— Вперед, — сказал он сыну, взял за руку и повел в столовую, завтракать.
Вскоре к ним присоединился Кит. Не верилось, что предыдущие два часа их милость провел, истово размахивая лопатой на лютом морозе. Он даже не запыхался, лишь малость раскраснелся. В его кипучей деятельности было что-то угнетающее. Не поспешил ли Кит отправить в мусорное ведро свои вырубоны? Гордон поинтересовался о том вскользь и осторожно. Не хотелось с утра, толком не позавтракав и не выпив чаю, схлопотать по физиономии.
— Пожалуй, придется справляться без вырубонов. От них у меня творится странное вот здесь, — сказал Кит, прижав руку к груди.
— То есть.
— Я начинаю чувствовать что-то… какие-то чувства.
— А что ты чувствуешь обычно? — спросил Гордон с непритворным интересом.
— Ничего. Совсем ничего. Разве легкую скуку.
— Ясно, — сказал Гордон не без зависти. Сам-то он обычно чувствовал ярость. Бешеную, кипящую, бурлящую, красную, как кровь, ярость! Сейчас, правда, он ощущал еще и мучительный голод. Довольно скверное сочетание, по совести говоря.
— А куда ты так расфуфырился? — спросил Кит, спокойно принимаясь за бифштекс. Еще бы. Ему не надо было сливаться с Просветленным.
— Куды, куды! Сколько можно талдычить одно и то же! На съезд ПНПД!
Кит смолчал, но его надменное лицо явственно отобразило чувства, какие их милость питал к Партии Новых Демократических Преобразований. Жалкое сборище недоумков, проходимцев и мямлей во главе с королем недоносков Милбэнком. Простонародное, нищее отребье. Да еще полвека назад, в славные времена торжества абсолютной деспотии, этих дешевых клоунов к настоящей серьезной политике на пушечный выстрел не подпустили бы.
— Ах, Гордон, — проговорил Кит чопорно, промокая рот льняной салфеткой, — что же ты не вступил в приличную партию. Консервативную?
Гордон, кривясь, прожевал ломтик дыни — все, что сегодня предложил ему на завтрак Просветленный.
— Я бы вступил, отчего не вступить, но туда не берут парней вроде меня, только богатых напыщенных снобов, вроде тебя.
Кит взял ложку и с размаху огрел неловкого лакея, вздумавшего капнуть красным винным соусом на белоснежную скатерть.
— Я не сноб. Просто не выношу всякий сброд. Не принимай на свой счет, ничего личного.
— Да. Ничего личного. Просто бизнес. Было приятно поболтать, но мне пора.
Кит проводил его долгим подозрительным взглядом. Физиономия Гордона чем-то не понравилось ему. У Гордона всегда делалось такое странное лицо, когда он затевал какую-то из своих великих политических авантюр. До сих пор ему все сходило с рук, но ведь когда-то любое везение заканчивается. Томимый мрачным предчувствием, Кит вздохнул и, заметив, что Макс немного хандрит, сгреб племянника в охапку и усадил на колено.
— Головастик, в чем дело.
— Ни в чем…
— Правда? Животик не болит? А ушки?
— Нет. Папа…
— Знаю, ты скучаешь по отцу, но ему надо работать, зарабатывать вам с мамой на пропитание. Когда подрастешь, тебе тоже придется ходить на работу. Ты уже думал о том, кем станешь, когда вырастешь?
Дьявол. Кто тянул его за язык? Мордашка Макса тотчас просветлела, и он радостно поведал сиятельному дядюшке, что хочет стать лесорубом и жить в глухой чаще, в укромной хижине, общаясь с медведями-гризли, лесными феями, злыми ведьмами и прочими дружелюбными Божьими созданиями. Киту оставалось лишь дивиться неистощимому буйству детской фантазии.
— Головастик, не хочу разрушать твои мечты, но твоей жене и ребятишкам едва ли понравится жить с тобой в глухом, темном лесу и питаться убитой тобой на ужин олениной.
Макс посмеялся над глупеньким дядей. Жена и детишки? Кому захочется заниматься подобной ерундой.
— Девочки противные, — сказал малыш убежденно, — больно щиплются и пахнут странно.
— Да, так ты говоришь сейчас, но посмотрим, как ты запоешь лет через десять. А, судя по тому, как ты заглядываешься на горничных, это произойдет гораздо раньше.
— Чего произойдет? — спросил Макс с неясной тревогой.
При здравом размышлении Кит решил не портить племяннику сюрприз полового созревания. По счастью, Максу едва исполнилось пять, и его можно было отвлечь от любого серьезного разговора, просто пощекотав сытый животик, набитый оладьями и ветчиной. При взгляде на его славную смеющуюся мордашку не верилось, что Макс когда-то вырастет и превратится в такого же здоровенного, злющего, угрюмого, странного мужика, как его папаша. Пока этого не случилось, Кит решил восполнить кое-какие пробелы в воспитании племянника.
— Знаешь, что, головастик. Давай я сегодня возьму тебя с собой на работу. Посмотришь, где я работаю, прогуляешься по офису. Возможно, это заставит тебя задуматься о будущем.
— А… там есть медведи?
— Медведи? Что? Господи Иисусе. Нет!
— А феи?
— Нет. Зато ты увидишь мумию. Самую настоящую говорящую мумию. Захватывающе, не правда ли? Ну, бегом, собирайся. И шарф не забудь.
2
Виктория была очень недовольна и целое утро ворчала под нос. Муженек застрял на дурацком съезде своей дурацкой партии, а Кит, само собой, застрял на своей дурацкой работе.