Book.

Диаграмма 2

Вопрос: «Бывает, что жена зарабатывает больше мужа. Одни считают, что это нехорошо, ненормально. Другие считают, что ничего плохого в этом нет, это нормально. Какое мнение – первое или второе – вам ближе?»

Реальное распределение семейных ролей расходится с нормативными суждениями. Хотя 73 % респондентов – сторонники равного распределения домашних обязанностей, лишь 48 % опрошенных мужчин и 36 % женщин утверждают, что в большинстве знакомых им семей супруги участвуют в ведении домашнего хозяйства на равных, 40 % мужчин и 55 % женщин говорят, что эта обязанность лежит в основном на плечах жены. О равенстве распределения работы по дому в собственных семьях говорили еще реже: 24 % сказали, что они на равных хлопочут по дому, а 33 % – что этим занимается в основном жена. Случаи, когда ведение хозяйства лежит на муже, вообще редки (3 %, когда речь шла о знакомых, и 5 % – о собственной семье).

В ситуации с заработком разрыв между ожиданиями и реальностью меньше (диаграмма 3): 52 % говорят, что в семьях их знакомых в основном больше зарабатывают мужья, о примерном равенстве доходов супругов сообщают 26 % (в отношении собственной семьи – 37 и 16 % соответственно). Выполнение женщиной роли основного кормильца упоминается чаще, чем выполнение мужчиной роли домохозяина: 8 % опрошенных сообщили, что в знакомых им семьях жена зарабатывает больше мужа, и 7 % – что так обстоит дело в их собственной семье. В целом, судя по всему, женщины гораздо активнее берут на себя роль добытчиц, чем мужчины роль хранителей очага: семьи, где жена зарабатывает больше мужа, встречали 63 % респондентов (причем 13 % – часто), а семьи, где муж ведет домашнее хозяйство, – 48 % (и только 7 % – часто). В собственных семьях респондентов доля мужей, зарабатывающих больше своих жен, встречается в 5 раз чаще противоположного варианта.

В диаграмме 3 приведены результаты ответов во время опроса ФОМ, проведенного в 2003 и 2007 годах.

Диаграмма 3

Вопрос: «Скажите, пожалуйста, в семьях ваших знакомых обычно больше зарабатывают мужья или жены? Или супруги зарабатывают примерно одинаково?»

Выводы опроса подтвердил и опрос, проведенный ФОМ 18 октября 2007 г. 37 % респондентов говорят, что для отношений в семье лучше, если заработок мужа выше заработка жены, 28 % приветствуют примерно одинаковые заработки, более высокий женский заработок приемлем лишь для 2 % опрошенных, а 30 % считают, что для взаимоотношений в семье распределение заработка не принципиально. Что же касается распределения домашних обязанностей, то 56 % респондентов предпочитают, чтобы домашним хозяйством в равной мере занимались оба супруга, 24 % полагают, что заниматься домом должна в основном жена, а 14 % не придают значения тому, кто в семье больше занимается хозяйством.

Опросы Левада-Центра и ФОМ дают более или менее адекватную картину социальных представлений россиян о нормативном (желательном) и реальном гендерном порядке. Очевидно, что в России, как и на Западе, налицо:

1. Ломка традиционных норм и практик гендерного разделения труда в семье и в обществе.

2. Повышение значимости трудовых ролей для женщин и домашних – для мужчин.

3. Изменение структуры властных отношений и престижа.

4. Частое несовпадение должного и сущего.

5. Нормативная неопределенность и связанная с ней проблематичность мужского социального статуса.

6. Неодинаковая оценка этих тенденций мужчинами и женщинами, порождающая общественно-производственные и домашние конфликты.

Однако и социальные установки, и бытовые практики россиян консервативнее европейских. В частности, роль кормильца семьи, которая на Западе многим кажется отчасти пережитком, для российского мужчины остается главной, что подтверждают и социологические исследования (Малышева, 2001; Римашевская и др., 1999).

Расхождение между публичными эгалитарными установками и бытовыми практиками в России больше, чем в Европе. С женской точки зрения, проблема состоит в том, что российские мужчины все еще недостаточно признают необходимость женского равноправия и справедливого разделения общественного и семейного труда. Из опросов и социальной статистики видно, что эти жалобы вполне обоснованны. В то же время российский мужчина постоянно сталкивается с завышенными социальными ожиданиями: общество, и прежде всего женщины, ждет от него, чтобы он воплощал в себе все традиционные патриархальные ценности (успешный работник, кормилец, властная фигура) и одновременно был демократичным, ласковым и внимательным. Насколько реалистичны эти ожидания, особенно в условиях социального кризиса и экономических потрясений?

Пытаясь совместить привычные и морально приемлемые для него самого традиционные требования с новыми историческими условиями, российский мужчина чаще своего западного современника чувствует себя социально-экономически и психологически неадекватным. Это хорошо показывают превосходные исследования Е. Ю. Мещеркиной и И. Н. Тартаковской.

Несостоявшиеся мужчины и правильные мужики

Опираясь на теоретические положения Коннелл и Бурдье, Елена Мещеркина провела в конце 1990-х годов серию глубинных групповых интервью, так называемых фокус-групп, в ходе которых мужчины от 30 до 50 лет, в одном случае – рабочие, в другом – представители среднего класса, выходцы из технической интеллигенции, обсуждали вопрос: «Что значит для вас быть мужчиной?» (Мещеркина, 2002, 2003).

Первое, что при этом выяснилось, – чрезвычайно высокая, по европейским стандартам, гомосоциальность. Российские мужчины, особенно профессионалы, гораздо интенсивнее общаются между собой, чем с женщинами, которые являются для них скорее объектами восхищения и источником эмоциональной поддержки, импульсом к жизни, чем реальными партнерами. Между прочим, этот факт констатировали и анкетные исследования. Например, проведенное в 1991/92 годах сравнительное исследование 6 000 немцев, поляков, венгров, россиян и шведов показало, что сознание россиян значительно больше подвержено влиянию гендерных стереотипов. Отвечая на вопрос, у кого они находят больше а) понимания, б) эмоциональной близости ив) практической помощи, и российские мужчины, и российские женщины отдали предпочтение представителям собственного пола. У мужчин соответствующие цифры составили 77, 57 и 74 % (Jaeckel, 1994). Высокая гомосоциальность может отрицательно сказываться на общении и уровне взаимопонимания мужчин и женщин и затрудняет мужчинам определение своего собственного маскулинного хабитуса (термин Бурдье, обозначающий матрицу действия, восприятия и мышления, связанную с осознанием собственного бытия).

В свете групповых дискуссий выяснилось, что российскому мужчине легче себя определить или позиционировать через отношения с женщинами, мужчина как таковой – загадочен и архаичен; жизненные миры мужчины и женщины разнятся, «как две Вселенные»; свое предназначение мужчины формулируют как чувство ответственности за близких/семью, что одновременно порождает иерархическую систему, в которой ответственность сопряжена с правом; современные трудности гендерной идентификации мужчины или маскулинного хабитуса сопряжены с неуверенностью, порождаемой проблематизацией роли добытчика-кормильца, а также возросшими ожиданиями со стороны женщины; гендерный контракт не имеет характер незыблемого, он подлежит пересмотру в повседневной практике взаимоотношения полов, что отзывается повышенным напряжением и фрустрациями в случае неоправданности ожиданий; наблюдается определенный кризис маскулинной идеологии, когда классические формулы не выдерживают проверки социальным временем, заставляя мужчин спускаться на грешную землю, «ставить реальные цели».