Для любящих и ответственных отцов развод – катастрофа. Новый стиль отцовства душевно обогащает мужчину, но одновременно делает его более уязвимым. Любящий своего ребенка мужчина приобретает новую идентичность и сферу ответственности, что психологически компенсирует эмоциональное отчуждение от других видов деятельности. При разводе все это обращается против него. Серия интервью с разведенными канадскими и британскими отцами показала, что более мягкие отцы значительно тяжелее переживают расставание с детьми при разводе. Чувство потери ребенка усугубляется сознанием собственного провала в качестве отца. «Мужчины, которые были хорошими отцами, теперь по определению становятся плохими отцами, неспособными защитить своих детей от боли отделения, которую они чувствуют сами. Они также не могут защитить самих себя от потери самых драгоценных аспектов собственного „Я“…..» (Kruk, 1993. P. 269).
Новые социальные условия заставляют социологов совершенствовать типологию отцовства. Если раньше типы отцовских практик описывались как нечто жесткое, стабильное, то теперь стало ясно, что на самом деле они изменчивы, текучи, многомерны и подвижны как на культурном, так и на личностном уровне. Социологи говорят о четырех сосуществующих типах отцовства, двух «хороших» и двух «плохих» (Marks, Palkovitz, 2004). Первый «хороший» тип отцовства – это «генеративное», «творческое», «заботливое», «положительно вовлеченное» или «ответственное» отцовство. Чаще всего такой стиль практикуют хорошо образованные мужчины среднего и высшего среднего класса, женатые на столь же образованных женщинах. Второй положительный тип отцовства – «хороший добытчик», кормилец. Третий тип, «плохой», – «неплательщик алиментов», который заводит детей, но уклоняется от их воспитания и содержания. И наконец, четвертый, тоже отрицательный, – «незаинтересованный тип», маскулинность, свободная от отцовства. Эти мужчины, встречающиеся как среди холостых, так и среди женатых, не хотят иметь детей, а если становятся отцами против воли, уклоняются от связанных с этим финансовых обязательств (Marsiglio, 1998). Именно последняя, быстро растущая категория мужчин вызывает наибольшую озабоченность семьеведов, которые находят единственное утешение в том, что дифференциация отцовских типов может способствовать улучшению качества отцовства: мужчины, которые хотят быть отцами, чаще становятся ответственными отцами, а те, которые этого не хотят, детей не зачинают. Это значит, что снижение социального престижа отцовства одновременно делает его в долгосрочной перспективе более ответственным и положительным. Однако подобные рассуждения вполне могут быть хорошей миной при плохой игре.
Отцовские практики в Европе
С точки зрения стабильности семьи и физической безотцовщины, европейская ситуация выглядит несколько лучше американской. Мы убедились выше, что немецкие «новые отцы» берут на себя больше домашних обязанностей, придают больше значения отцовским ролям, чаще гуляют и играют с детьми и т. д. Но гендерное равенство само по себе не стирает тонких различий между отцовскими и материнскими ролями и практиками. В Швеции, где супружеские роли юридически полностью уравнялись уже в 1974 г., очень немногие отцы, несмотря на стопроцентную компенсацию, пользуются правом отпуска по уходу за ребенком, а женщины тратят на хозяйство и уход за ребенком в пять раз больше времени, чем мужчины. Оценка отцовских практик по традиционно женским критериям оказывается однобокой. По ироническому замечанию Уильяма Мак-Кея, «мужчины – не очень хорошие матери» (MacKey, 1996. P. 233).
Противоречие между либеральной идеологией и социально-экономическими реалиями тревожит известного норвежского специалиста по детству Ан-Маргит Енсен. По ее словам, «конфликт между детьми и экономикой – один из главных механизмов стареющих обществ», в которых «дети все чаще занимают беспокойное место между семейными раздорами и родительской работой», причем «в повседневной жизни детство феминизируется, в то время как в публичном дискурсе прославляется отцовство» (Jensen, 2005).
Норвегия – одна из самых благополучных европейских стран. Тем не менее у нее большие проблемы с отцовством. Увеличение числа внебрачных рождений сопровождается уменьшением значения детей для мужчин, а идеология «нового отцовства» мешает осознать масштаб проблемы. Безусловно, в современных семьях, даже если это семьи с одним родителем, дети живут лучше, чем раньше. Но шансы ребенка жить в семье с двумя родителями, а этот вариант люди единодушно считают оптимальным, уменьшаются. С трансформацией индустриального общества патриархат стал базироваться не на семейных, а на рыночных отношениях. Церковные и социальные нормы, поддерживавшие институт брака, ослабели. Отцы все чаще уклоняются от регистрации рождений, публичное подтверждение отцовства утратило свое значение и не влияет на социальный статус мужчины. В результате все больше детей оставляют на попечение матерей, что служит знаком маргинализации детства.
Тот факт, что при социологических опросах мужчины чаще женщин выступают против бездетности, не означает, что они следуют этим принципам. Среди 40-летних норвежских мужчин бездетных 22 %, а среди женщин – 13 % (R0nsen, Skrede, 2006). В Англии доля бездетных мужчин во всех возрастных группах выше, чем среди женщин. По данным опросов шведской молодежи, мужчины реже женщин видят смысл жизни в детях и чаще отдают предпочтение работе и досугу. Молодые мужчины чаще связывают свою будущую жизнь с высоким заработком, тогда как женщины предпочитают работать неполное рабочее время и проводить больше времени в семье. При этом молодые женщины и мужчины, делающие выбор в пользу семьи, менее привержены принципу гендерного равенства. В Норвегии 40 % сорокалетних мужчин практически не живут вместе с детьми, своими или приемными. Двадцать лет назад эта цифра составляла лишь 25 %. Говоря словами Енсен, меньше мужчин становятся отцами, и меньше отцов (и меньше мужчин) живут вместе с детьми. О каком же отцовском влиянии можно говорить?
Бездетность не только вопрос личного выбора. Историческая демография, в том числе сравнение долгосрочной социальной статистики по нескольким странам (Австралия, Финляндия, Германия, Нидерланды, Великобритания и США), показывает, что долгосрочная динамика бездетности имеет сложные социально-демографические закономерности, затрагивающие как женщин, так и мужчин (Rowland, 2007; Dykstra, Hagestad, 2007). Для высокообразованных мужчин, родившихся в начале ХХ в., вероятность жениться и стать отцами была значительно выше, чем для мужчин, родившихся в 1950-х и 1960-х годах. Может быть, дело в том, что эти мужчины не хотят принимать на себя равную долю родительских обязанностей и поэтому менее привлекательны для женщин? Сейчас, когда все больше женщин стремятся участвовать в рынке рабочей силы наравне с мужчинами, вполне возможно, что в выборе брачного партнера они придают больше значения его потенциальным отцовским способностям, обрекая мужчин-трудоголиков на одиночество и бездетность. Или мужчины откладывают создание семьи потому, что хотят сначала обеспечить себе прочное положение на рынке рабочей силы? В описании современного отцовства присутствуют два противоположных образа: «новый отец», который активно вовлечен в воспитание детей, и «отсутствующий отец», не имеющий контакта со своими детьми вследствие развода или потому что его дети рождены вне брака.