Все это Олег говорил, глядя в сторону – на светлый из-за взошедшей луны прямоугольник открытой двери. Он боялся, что если посмотрит на Андрея, то увидит на его лице ехидную усмешку и собьется.
Но Андрей на него не смотрел. Он открыл окно и разглядывал луну. Она висела примерно на том же самом месте, что и у Олега. Только цвет у нее был красноватый.
«Сейчас скажет – красиво оправдываешься», – решил Олег.
– Апология предопределенности, – однако проговорил, не оборачиваясь, Андрей. – Имеет право быть. Но…
– Совсем нет! – Олег не дал ему договорить. – Я для себя это сформулировал как… Как содействие энтропии несчастья. Ускорение ее.
Андрей промолчал.
– Я правильно понимаю, что сворачиваться не будем? – Олег решил свести этот не совсем понятный разговор к каким-то практическим итогам. – А с Норманом что делать? Все-таки угрозы в тот момент, когда он выстрелил, нам никакой не было, как ни крути.
– Это ты сам решай, – голос Андрея почему-то был печальным. – Ты на месте распоряжаешься. Я бы отослал. Прямое нарушение ключевых инструкций. Вам проще будет. Займетесь только нашей задачей.
Феликс, сидевший под дверью, из всего разговора понял одну вещь: Нормана отправят домой.
– Континуум… Временные координаты… – ворчал он, укладывая Олега, который захрапел сразу, как только прервалась связь. – Пойдет лучше простой неученый проводник в караул. Хороший караул еще никогда не был лишним.
Он растолкал Шурика, оставил его на крыльце вместо себя, сочувственно глянул на спавшего поодаль у костра Нормана и пошел к околице. Заставы из деревенских мужиков были на местах. Хотя опасности от ордынцев и не предвиделось, решено было создать что-то вроде ополчения – чтобы сами селяне были при деле и чувствовали себя увереннее.
– Слушаешь? – Феликс, неслышно подобравшись, хлопнул одного из них по плечу.
Тот от неожиданности выронил рогатину и долго и бестолково хватал ртом воздух.
– Слушаю, – все-таки он выдавил из себя слово. – Аки заяць. Но боярин аки рысь. Не услыхать его.
– Лучше слушай и услышишь, – безапелляционно закончил разговор Феликс и отправился на берег. Сел в первую попавшуюся лодку-долбленку, переправился на восточный берег Бужи и потерялся в темноте.
Назад пришел уже ближе к полудню. Недалеко от деревенского пруда ему встретился крупный гусак, судя по всему, разведчик от деревенского стада, разлетевшегося по округе. Птица косилась на человека недоверчиво, но скрываться в кустах тоже не торопилась.
– Можно, можно возвращаться, – сказал ему Феликс. – Ненадолго, но можно.
Тот как будто бы понял: заголосил, захлопал крыльями, а откуда-то издали ему ответили сородичи. И почти одновременно – уже по-человечески – заголосили в деревне.
– Ага, собрались, – пробормотал себе под нос Феликс и перешел на быстрый шаг.
Около церкви на вытоптанном куске земли, который они с Олегом вчера в один голос назвали площадью, сошлось все выжившее местное население. Женщины стояли поодаль, а мужики кучковались в центре: решали, на все ли божья воля или что-то самим делать надо.
Феликс вышел к церкви одновременно с Олегом, и собравшиеся, человек пятьдесят, нагнулись в поклоне. Олег махнул рукой величественно: я удовлетворен, мол, а вторым жестом позвал с собой четверых стариков, отошел шагов на сто пятьдесят и начал им что-то обстоятельно втолковывать.
Старики снова поклонились и вернулись к своим. Послышался неразличимый для Феликса бубнеж, который время от времени перемежался то восторженными вскриками «уух!», то опасливым «ууу!», то мрачным «ыыммм!».
– Ты что им наговорил? – спросил Феликс.
– Как и решили, – ответил Олег. – Сказал, что нескольких лошадей мы забираем и что им нужно уходить. Рассказал про возможности – про Новгород, про Волынь, про вятские земли, про Смоленск и про Литву.
– А про то, что мы проводим, сказал?
– Нет, – помотал головой Олег. – Зачем? Мы же проводим, только если они на север пойдут, а если на Волынь или в Литву, то им самим пробираться нужно.
Обсуждение на площади между тем затягивалось. Мало того, завязался спор, который, судя по издаваемым выкрикам, становился все более ожесточенным. Быстрого решения ожидать не приходилось, и Феликс предложил пойти в избу, где накануне ночевал Олег, и отдохнуть. Но тот брезгливо поморщился, вспомнив клопов и блох, и они отправились к главному деревенскому колодцу, где велено быть Норману и Шурику. Крутюнов, успевший поспать, довольный и бодрый, с удовольствием разглядывал трофеи – монгольских лошадей, привязанных к плетню, доспехи, шлемы, луки, сабли и прочую боевую всячину. Норман с задумчивым видом сидел на бревне и крутил в руках небольшой кинжал.
На Феликса это упражнение подействовало как шарики в руках гипнотизера, да и бессонная ночь наконец-то дала о себе знать: он сел, прислонился к стенке колодезного сруба и задремал.
Проснулся он, когда солнце перевалило через зенит и раскалило металлические пластины на его кольчуге. Норман по-прежнему крутил кинжал, Шурик теперь уплетал громадный бутерброд в классическом составе: на кусок ржаного каравая был намазан слой масла чуть ли не с палец толщиной. Еще были квас, сало, соленые грибы и чеснок.
– Огурца бы еще, – сев, сказал Феликс и потянулся за салом.
– Конец шестнадцатого, – буркнул сидевший к ним спиной Олег. – Раньше не будет.
Он постукивал ножнами о сапог и поминутно поглядывал в сторону церкви. Оттуда по-прежнему доносились возбужденные голоса.
– Старики приходили? – спросил Феликс.
– Уже три раза, – Олег раздраженно передернул плечами. – В первый раз спрашивали, как они уйдут, если от князя дозволения нет. Второй раз – не нужно ли отослать лошадей в Орду. В третий раз я им объяснял, что к единому мнению приходить совершенно не обязательно. Кто хочет, может оставаться, а другие…
Он не договорил. За церковью на площади раздался страшный вопль и громко заголосили женщины.
Олег и Феликс кинулись туда.
Олег еще издали заорал, не заорал даже, а зарычал, и мужики, сбившиеся в ожесточенно машущую кулаками толпу, прыснули в разные стороны. Троих особенно рьяных бойцов Феликс успокоил плеткой.
Деревенские, оказывается, решили делить трофейных лошадей, и размолвка между теми, кто решил оставаться, и теми, кто собрался уходить в недоступные для ордынцев места, вспыхнула с большей силой. Феликс, устроивший небольшое следствие, узнал, что драка началась из-за того, что один из деревенских предложил уходящим ничего не давать, так как они все равно сгинут и все добро пропадет. Идею одобрили многие, видимо, были уверены, что бояре рассудят в их пользу, потому что главный придумщик – крепкий мужик, выделявшийся из толпы старым шрамом поперек лба, – прохаживался по площади гоголем.
Феликс погрозил ему плеткой. Мужик сначала сделал удивленные глаза, но, когда было объявлено, что лошадей будут делить в два круга: сначала по тяглу, то есть на семью, а тех, что останутся, – по едокам, понял, что спасители придерживаются других представлений о справедливости, и спрятался за спинами соседей.