Ряд лиц… Вот еще один молодой парень… Да какой там парень! Мальчишка еще совсем. Он единственный, наверное, кто не смотрел на Олега, а щурился из-под ладони на зеленые холмы за Трубежем. Хотел, наверное, быть первым, кто увидит ордынскую конницу, и закричать что-нибудь, чтобы вмиг кончилось время напряженного, коробящего душу ожидания, чтобы все вздохнули и перекрестились. Чтобы перестали ждать врага и начали ждать боя.
– Дай меч, малец! – сказал Олег, остановившись. Меч у парня был тяжелый, двуручный, для пешего боя совсем не подходящий. Олег взвесил его на руке, удивился числу щербин на гарде, рассмотрел рукоять, которая была аккуратно и явно недавно оплетена тонкими полосками кожи, сложившимися в симпатичный орнамент, и снова посмотрел на парня.
– Как звать тебя?
– Робша я.
– Откуда меч такой?
Меч, оказалось, был трофеем времен Липицкой битвы, в которой войска старых вечевых городов – Новгорода, Смоленска и Ростова – вчистую разбили армию владимиро-суздальских князей, желавших владеть землей по-новому, без оглядки на горожан. Всеслав, отец Робши – совсем молодой тогда еще, «борода смешная», вернулся с позолоченным шлемом на голове и целым возком кольчуг, мечей и секир. Многое из того потом продали в Новгороде и завели крепкую торговлю. Но кое-что оставили, в том числе этот двуручник. Стариком Всеслав любил зимой разжечь в доме побольше лучин, собирал сыновей и племянников и устраивал спектакль: рассказывал и показывал, как он этим мечом «достал» одного из муромских князей, «наладившегося» было бежать.
Робша повторил этот спектакль. Все вокруг хохотали, Олег посмеялся тоже, покивал ободряюще, собрался ехать дальше, но проскочила мысль: где же должна была жить эта семья, если один из ее представителей был на Липице в армии-победительнице, а другой здесь, в войске сына и племянника побежденных князей? Только из Ростова. И следом мелькнула мысль другая: может, удастся узнать что-нибудь про отряд новгородцев, которым во время тогдашней битвы якобы было поручено поймать Ярослава Всеволодовича, князя переславского, и в отместку за голод, который он устроил в Новгороде, ослепить, оскопить, кормить сырой пшеницей, пока не сдох.
– Ты из Ростова? – осторожно спросил он. – А отец жив?
– Нету бати… – парень опустил глаза. – Медведь задрал по весне. Мы с дядьями тут. Вече полк решило не отправлять, но мы пошли.
Олег помолчал, потом отвязал свой второй меч, короткий, протянул его парню:
– На! В тесном строю этим бейся. И поглядывай вокруг, смотри, где я. Запомни стяг вот этот, – Олег махнул рукой назад, на всадника, который третий день возил за ним простое черное полотнище с лаконичным белым крестом, вышитым в правом верхнем углу. – Если увидишь, что поверх белый бунчук появился, – все бросай и пробивайся туда.
И поехал дальше вдоль строя. «Сволочье, – помянул он князей-коллаборационистов, одного за другим присягающих Орде. – Таких людей иметь – и сдаться? Сдать этих людей, двести пятьдесят лет потом вытаскивать у них последнюю копейку, чтобы ханов кормить и себе, что прилипло к рукам, оставлять?»
И вдруг опять накатило, вместе с образами Сребры и оставшегося в памяти Олега безымянным лейтенанта-танкиста, отступившее было оцепенение. В мозгу сложился кроссворд из одного-единственного слова – «бесполезно». Глаза закрылись, и на обратной стороне век темно-красными точками по синему выкладывалось то же слово. Даже пульс перестал быть беспристрастным и теперь выстукивал «бес-по-лез-но».
Олег бросил поводья, снял шлем и закрыл ладонями лицо. Кончики пальцев были холодными, стало чуть легче, но только чуть-чуть. Он застонал еле слышно и прикусил губу – до крови. Почувствовал солоноватость и вспомнил единственный секс с Квирой, случившийся после того, как ее отношения с Андреем расстроились. Воспоминание было целиком наполнено этим привкусом.
Это был хороший секс, хоть Квира и уехала с утра, не дождавшись, пока он проснется. Дурочка. Но какая все-таки замечательная дурочка!
Со вкусом крови он почувствовал, что опять отлегло, что слова «бесполезно» уже нет. Оно разложилось на забавного «бес’а», который «полз», на «нос», который «бел», на «сноб’а», который куда-то «полез», и на «Езно», который «беспол».
«Бедный-бедный Езно», – проговорил про себя Олег и улыбнулся.
Улыбнулся и Урдин, до того искоса, настороженно глядевший на Олега. Ему очень не нравилось, когда у странного волынского боярина был такой взгляд: смотрит куда-то и не видит ничего. В одержимость бесами Урдин не верил, но в такие моменты начинал сомневаться, в себе ли Олег Владимирович.
Только они тронулись дальше, за спиной послышался стук множества копыт. Галопом приближалась большая группа всадников, над которой метался великокняжеский стяг. Олег спешился и склонил голову.
– Зря ждем мы! – крикнул князь Андрей, резко остановив коня. – На татар идти надо, не ждать. Не соберем мы никого больше! Хватит бегать!
– Конницы мало у нас, великий князь, – возразил Олег. – Надо делать так, как вы с братом на Чудском озере делали: стоять в правильном месте и ждать.
– Ждать?! – князь затряс головой от негодования. – Стоять на месте и смотреть, как они города жгут?!
– Нет, великий князь, – вновь поклонившись, ответил Олег. – Не будут они пока на города время терять. Мимо Владимира прошли, гарнизон только оставили и на Суздаль не повернули. Ты царю нужен, ты, который поперек воли ходишь! Неврюя за тобой послали. Тебя они ищут, поэтому придут прямо сюда.
– А брате Ярослав говорит… – гневно расширив ноздри, продолжил князь, но договорить не успел.
– Татары!!! – закричал кто-то в строю пронзительно, надрывно, обреченно.
– Татары!!! – сотни голосов в следующую секунду.
Олег оглянулся. С востока через гребни холмов за Трубежем перекатывалась густая масса всадников – темно-коричневое месиво степных коней, кожаных доспехов, смуглых лиц и черных волос. Перекатывалась и валила вперед. Их было убийственно много: когда первые, добравшись до воды, остановились, из-за холмов появлялись все новые и новые.
Строй застонал. Многие опустились на колени и начали молиться. Некоторые заплакали. Князь Андрей, сильно побледневший, жестом велел Олегу сесть на коня и следовать за ним, потом развернулся и поскакал к засеке. Олег догнал его и снова бросил взгляд за реку. Природа будто поменяла окраску: зеленые холмы, по которым прошлось ордынское войско, от тысяч конских копыт стали бурыми – трава смешалась с землей. «Как саранча прошла», – подумал Олег.
– Куда они поскакали? – спросил Шурик Феликса. – Ну, куда? – повторил он через пару минут, не дождавшись ответа.
– Не знаю я, подожди, – отмахнулся Феликс, он теперь стал угрюмо сосредоточенным, мрачным даже, молчаливо, внимательно рассматривал заполняющуюся монголами долину на правом берегу Трубежа.
Шурик смотрел на него, надеясь на ответ, но понял, что ничего не дождется, и тоже начал разглядывать конную массу ордынцев. В подзорную трубу монгольских всадников было видно так же хорошо, как если бы они были в пятидесяти шагах, и Шурику в какое-то мгновение почудилось, что он стоит там, на поле, а не сидит в относительной безопасности здесь, среди густой листвы громадной осины. Он понял, что бледнеет, и второй раз в жизни почувствовал, какими становятся ноги, когда в мозгу включается сигнал «все пропало», пошатнулся на суку и лихорадочно схватился за него взмокшими руками. Подзорная труба звякнула о кольчугу на груди. «Хорошо, что не забыл про ремень», – проскочило в голове.