– Действительно, почему бы и нет? Ты ведь умер!
Даг полагал, что держит свой Дар в узде, но, по-видимому, его раздражение все-таки просачивалось настолько, чтобы трое выздоравливающих покинули баню через пять минут после его прихода. Впрочем, через некоторое время и тело, и разум его охладились достаточно, и Даг решил поискать себе полезное занятие, желательно не в обществе товарищей по дозору. Такое занятие нашлось: нужно было отнести к мастеру седло со сломанной лукой, а заодно и забрать сбрую, которую тот уже привел в порядок; это заполнило время до ужина и прибытия встревоженного Утау и остальных перемазанных грязью дозорных.
Доводы Мари были не так уж неверны... все они были правильны, мрачно признал Даг. Устыдившись, он добросовестно принялся укреплять самоограничения, которые еще недавно были для него естественны, как дыхание... дыхание, почему-то ставшее трудным, как если бы у него на груди лежал тяжелый камень. «Мертвецы не нуждаются в воздухе, а?»
Тем вечером за ужином Даг разговаривал с Фаун с безукоризненной вежливостью, но и только. Девушка смотрела на него с любопытством и настороженностью. Однако за столом было достаточно других дозорных, к которым она могла приставать со своими вопросами; сегодня ее в основном интересовало, как организованы отряды и куда посылается дозор, так что молчание Дага внимания не привлекало.
Никогда еще сдержанность не казалась ему такой унылой.
Следующий день был официально посвящен отдыху и подготовке к веселушкам, и Даг позволил запрячь себя в доставку припасов из города, закупленных обрадованными дозорными. С Мари он увиделся всего на минуту: предложил себя в качестве охранника у входа и получил короткий отказ.
– Не могу же я поставить в охрану того дозорного, который разделался со Злым и в честь которого и устраивается празднество, – решительно сказала Мари. – Начнется бунт, и совершенно оправданный. – Поколебавшись, она неохотно добавила: – Позаботься о том, чтобы крестьянская девушка знала, что и она приглашена.
Вскоре после этого Даг попался в когти энтузиаста из отряда Чато, который собирал музыкантов-любителей и заставлял их репетировать, что было ново для всех участников, и не освободился до того момента, когда пришло время идти за Фаун.
Фаун заглянула в зеркальце и нашла, что зеленые ленты, которые одолжила ей для прически Рила со сломанной ногой, очень хорошо подходят к ее зеленому платью. Рила учила Фаун заплетать косы, как это принято у Стражей Озера, что, как выяснилось, имело разные значения: строгий узел, как тот, что носила Мари, был знаком траура, кроме тех случаев, когда такая скромная прическа делалась перед боем. Эти знания позволили Фаун по-другому взглянуть на дозорных и вызвали у нее странное чувство: как будто мир повернулся у нее под ногами, пусть и чуть-чуть, и не мог уже теперь повернуться обратно. Во всяком случае, Фаун могла быть уверена, что, завязав волосы высоко на затылке лентами, так что кудри струились конским хвостом, она не сказала бы тем ничего, что не хотела бы сообщить одному дозорному...
Когда Даг подошел к ее двери, он выглядел веселым и спокойным, и Фаун подумала, что Мари, должно быть, накануне в конюшне сообщила ему какие-то плохие новости, из-за чего он и был таким угнетенным за ужином. Но теперь его глаза блестели. Простая белая рубашка заставляла его медную кожу сиять, запах болота, конского пота и усталости был смыт лавандовым мылом, к аромату которого примешивался его собственный теплый запах. Волосы Дага были вымыты и блестели и уже торчали в стороны, хоть и были недавно причесаны... и их очень хотелось погладить, если бы удалось дотянуться. Встать на цыпочки... Принести стремянку... Придумать еще что-нибудь...
В столовой все не слишком отличалось от обычного ужина – собравшиеся были голодными и шумными, – только на этот раз в комнате было тесно, потому что собрались одновременно дозорные из обоих отрядов. Бросалось в глаза только то, что все они были чистыми, а от многих еще и пахло душистой водой. На праздник все надели свою обычную одежду, только выстиранную и выглаженную. Фаун решила, что в седельных сумках не так уж много места, чтобы возить с собой наряды; по крайней мере женщины, как и всегда, были в штанах. Да и носят ли они вообще юбки? Вот в прическах отличие было заметно: некоторые молодые дозорные даже вплели в косы колокольчики.
Угощение и выпивка, в особенности выпивка, подавались и в соседней комнате, где стулья были отодвинуты к стенам, а половики скатаны, чтобы не мешать танцам. Фаун нашла себе местечко рядом с другими выздоравливающими – Сауном, Рилой и тем бедолагой, которого накануне укусила змея и который теперь терпеливо сносил насмешки товарищей по этому поводу. Впрочем, любители подразнить зато разносили пиво и делали это часто. Фаун отхлебнула из своей кружки и поблагодарила дозорного застенчивой улыбкой.
Даг ненадолго исчез, но потом вернулся, ввинчивая что-то в деревяшку на своем запястье. Фаун изумленно заморгала, когда это оказался тамбурин с добавочным креплением, чтобы Даг мог надежно его удерживать.
– Надо же! Я и не знала, что ты на чем-то играешь! – Даг ухмыльнулся и пробежал пальцами по натянутой коже. Зажигательный ритм заставил Фаун приподняться со стула. – Как здорово! А на чем ты играл до того, как потерял руку?
– Да на тамбурине же, – весело ответил он. – Я пробовал играть на флейте, но никак не мог ее удержать, даже когда пальцев у меня было вдвое больше, чем сейчас. А когда я начинал играть на скрипке, меня ругали за то, что я мучаю кошку. На тамбурине ведь нельзя сфальшивить. А кроме того, – заговорщицки понизил голос Даг, – это освобождает меня от обязанности танцевать. – Он подмигнул Фаун и отправился в дальний конец комнаты, где уже собирались другие дозорные.
Набор инструментов казался случайным, объединяло их лишь одно: все были маленькими, помещающимися в уголке седельной сумки: несколько флейт, деревянных, глиняных, костяных, две скрипки. В остальном оркестр состоял из барабанщиков, притащивших для себя со всей гостиницы тазы и сковородки. Собравшиеся в комнате притихли.
К тишине поднялся седовласый дозорный с флейтой и начал играть мелодию, которую Фаун нашла зачаровывающей; она почувствовала, как по спине побежали мурашки. Девушка пристально посмотрела на костяной инструмент, на поверхности которого была видна выжженная надпись, и внезапно почувствовала уверенность: кость принадлежала чьему-то родичу. Ведь костей бедра всегда две, но сердца рождаются по одному; так что же делают мастера Стражей Озера с излишками? Мелодия так брала за сердце, что не могла быть ничем иным, кроме молитвы или гимна, сложенного в память о великом событии; Фаун видела, как губы многих дозорных шевелятся, повторяя слова, несомненно, всем известные. После окончания мелодии целую минуту стояла тишина; все сидели, опустив глаза.
Внезапная дробь ударных инструментов разорвала печаль в клочья; звуки были так сильны, что едва не выбивали стекол в окнах. Музыканты заиграли быстрый танец, и комнату тут же заполнили вскочившие на ноги дозорные. Они танцевали не парами, а целыми группами, выписывая сложные фигуры вокруг друг друга. Если не считать того, что никто не обращал внимания на пол партнера, это было похоже на крестьянские танцы в амбаре, хотя дозорные, похоже, обходились без распорядителя. Фаун подумала, что Стражи Озера, должно быть, используют для этого свой Дар: какими бы сложными ни были фигуры, почти никто не сбивался; если же такое случалось, раздавался свист и смех, и вся компания начинала танец снова, подхватив ритм музыки. Весело звенели колокольчики в косах. Даг стоял позади остальных музыкантов, четко отбивая ритм и иногда подчеркивая его звоном колокольчиков. Он выглядел удивительно довольным собой и, хотя не пел и ни с кем не разговаривал, отвечал улыбкой на шутки окружающих.