— Странно. У меня такое ощущение, что мы прежде встречались, — призналась она.
— Вряд ли, — соврал я. — Я бы запомнил.
Мое внимание привлекла фотография на стене. Симпатичная женщина и две девочки — две одинаковых Люции.
— Это я с мамой и сестрой, — пояснила девушка.
— У тебя есть сестра? Вы близнецы, значит? Просто индийское кино какое-то…
Люция рассмеялась:
— Да. Сестру зовут Марина. Она, кстати, тоже художник. Я и сама немного рисую, только в госпитале не признавалась, а то поручениями завалят.
— Это точно… Вы и теперь так же с ней похожи, как тогда?
— Абсолютно. Одно лицо. Мама нас, правда, никогда не путала. По характеру — совершенно разные. Я всегда была тихая и скромная, а Маринка — сорвиголова. И замуж выскочила рано — за москвича, представь!
— Так это, наверное, перспективно?
— Ой, такая перспектива, что деваться некуда! Муж у нее тоже художник.
— Да ты что? Тоже художник?! Что-то нашего брата слишком много становится. Даже эпизод из «Золотого теленка» вспомнился… А почему ты про мужа сестры сказала с иронией?
— Потому что не знаю, где как, а в Москве его компания — это же богема! Вечная светская тусовка, рассуждения, философствование, диспуты… Рисовать времени совсем не остается. Сестра не помнит, когда он в последний раз к мольберту подходил. Правда, ему и не обязательно. Папа — шишка из Министерства обороны. Куда-нибудь пристроит, если надо… Маринка, между прочим, сейчас у нас. Она-то рисует. Получила заказ писать Таволгинский дацан, это буддийский монастырь такой… Мне кажется, Маринка рада была уехать из Москвы. Утомила ее столица, захотелось тишины и покоя. Не надо было замуж так рано выходить! Всегда была упрямая, все по-своему делала! Даже в мелочах. Вот говорили ей, допустим, не ешь виноград с косточками, аппендицит заработаешь, все равно ела. Пока не вырезали.
— Теперь тем более можно, — сделал вывод я. Люция фыркнула. Ни к селу ни к городу на ум пришло слово «дефлорация». Там тоже появляется определенная свобода… «А вы, батенька, редкостный пошляк!» — сказал мысленно сам себе.
— А меня она, знаешь, как называла? — продолжила воспоминания Люция. — «Ни рыба ни мясо», потому что в ее загулах участия не принимала, книжки любила читать и вообще выбирала себе занятия поспокойнее. Правда, в одно из них я сестренку крепко втянула. Я имею в виду кройку и шитье. Мы так увлеклись, пока в медучилище учились, что по окончании Маринка отмазалась от распределения и устроилась в Читинский дом моделей портнихой. Однако ее быстро заметили и выдвинули еще и в манекенщицы. Меня тоже привлекали к показам на общественных началах. Две сестры-близняшки, это так интересно! На одном из показов Маринка и встретила своего москвича, — приезжал в Читу по каким-то делам, — и была такова! А я вот все учебники штудирую, хочу в медицинский поступать.
— Извини, а почему у тебя такое имя необычное — Люция?
— Отец был татарин, он рано умер, а мама — русская. Когда мы с сестрой появились на свет, родители решили одной русское имя дать, другой — татарское.
— Я даже не знал, что Люция — татарское имя…
— Могла бы Люцией стать сестра, а я — Маринкой… Так выпало. Еще чаю?
— Нет, спасибо.
— Ну, тогда я сейчас чашки сполосну, и пойдем. Не люблю беспорядка. Маринка бы, пока в мойке гору грязной посуды не вырастила, не притронулась…
Люция прошла на кухню, я — за ней следом, чтобы любоваться ею. Темные волосы собраны в пучок. Глядя на ее шею, вспомнил Царевну Лебедь. Облегающая водолазка не скрывает, где замочек бюстгальтера на спине. Джинсы в обтяжку… В таких случаях надо либо отворачиваться и смотреть в сторону, либо… Я шагнул к красавице, положил руки на талию, чуть притянул к себе и уткнулся носом в ее ухо, вдохнув аромат волос. Что будет? Девушка замерла. Вода из крана лилась на ее неподвижные руки. Она едва заметно потерлась виском о мой нос, и тут я, старый ловелас, совершил непростительную вольность, за которую потом было стыдно: руки скользнули по ее водолазке вверх, туда, куда нельзя. Этой дурацкой попыткой перевести все из плоскости почти платонической в откровенно плотскую я все испортил. Сгубил прежний опыт! Она вздрогнула, повела плечом, сбрасывая мои руки, и отстранилась. Поставив в мойку недомытую чашку, произнесла:
— По-моему, нам пора, — глядя на меня с вызовом.
— Пора, значит, пора, — как ни в чем не бывало согласился я, после чего взял недомытую чашку, сполоснул ее и отправил в сушилку. Вышел первым в прихожую. Всю дорогу до госпиталя мы молчали.
Остаток вечера я просидел в своем углу, вспоминая аромат ее волос и собственную глупость. К счастью, Серега меня не беспокоил, играл в шахматы против Курносова и Сифилитика, обыгрывая их партию за партией. Сама хранительница моего покоя не выходила из процедурной. Что же это было такое там, на кухне? Может, у меня есть шанс?
Устоявшийся мирок кожно-венерологического отделения трещал по швам, судя по всему. После гибели Авинзона я заметил перемену в поведении Латуся, Бондаря, Десантуры… Казалось, они больше не мафия, а каждый сам по себе.
Люция ходила задумчивая и — одна. Я почему-то был уверен, что ее наша случайная встреча не оставила равнодушной. О себе и говорить нечего. Я возгорелся надеждой, видя, что круг ее поклонников распался. Как этим воспользоваться? Ведь я сам висел на волоске. В любой момент мог появиться Доктор Шрам и объявить, что время мое истекло. То, что портрет Лизы Гоменской еще не окончен, его вряд ли остановит. Начальник отделения, конечно, препятствий моей отправке в свою часть чинить не станет. Ведь было очевидным, что Доктор Шрам — тот человек, которого прислал таинственный Илья Петрович, чью посылку профукал майор Гоменский. И какую посылку! — теперь-то я понимал. Гоменский, коль скоро ему все объяснили, и сам осознает, что с него могут спросить так, что мало не покажется. Уже и спросили бы, возможно, только делу это не поможет.
Гоменский послал меня помочь Бондарю выгрузить машину на склад.
— Это пятнадцать минут, потом вернешься в клуб, — сказал он. На погрузке Бондарь разговорился: — Представляешь, Назар пропал! Помнишь его? Из хозвзвода. К нам в отделение приходил.
— Конечно, помню.
Я хотел сказать, что он не приходил, а, можно сказать, жил тут, но решил лучше послушать дальше.
— Сбежал из госпиталя! Нет его нигде. Сначала Авинзон, потом — Назар… И нам ничего не сказал даже, куда, зачем?..
— Сбежал?
А ведь точно, подумал я, Назара-то уже который день не видно… Когда же я встречал его в последний раз? Вспомнил: несли с Серегой бачок с харчами из столовой. Проходили мимо казармы хозвзвода, и я увидел Назара с пацаном, физиономия которого показалась знакомой. Сейчас вспомнил, кто это был — тот хохол, что первым рассказал мне в лазарете, что есть такая сказочная страна под названием «Госпиталь», где обитает чудесный доктор Гоменский, дающий приют всякому, кто желает поработать!..