Я всплеснула руками:
— Так я и знала!
— Кузнецова, иди сюда! — Трошкина потянула меня назад.
Ее звонкий голос превратился в напряженный шепот:
— Мне кажется, нам лучше уйти…
— Всем стоять, не двигаться! — Охранник, оттеснивший меня от толстяка, оглянулся и заговорил в рацию: — Первый, я Пятый, у нас сценарий номер пять, повторяю: сценарий номер пять!
— Кузнецова, а что такое «сценарий номер пять»? — Трошкина под пристальным взором охранника задрожала, как бандерлог, увидевший удава.
— Не знаю.
Я и вправду не знала.
— Вы двое! Шаг вперед! — велел нам охранник.
И кивнул подоспевшим коллегам:
— Этих вот задержите.
— Эй, эй, полегче! — задергалась задержанная Трошкина. — В чем дело вообще?
— Штаб, это парк! — завопила рация у меня на ремне. — Эсбэшники сообщили, что у нас пятый сценарий!
— Твою мать! — тематически точно выругался штаб русского народного парка. — Звоните в полицию!
— Трошкина, — с нарастающим беспокойством глядя на побледневшего неподвижного толстяка, шепнула я подружке. — Сдается мне, «пятый сценарий» — это какая-нибудь гадость вроде принудительного смертельного исхода!
— Твою мать! — эхом ахнула обычно очень культурная Трошкина.
— А ну, цыц, обе! — прикрикнул на нас охранник.
И мы послушно заткнулись.
Сказать-то, собственно, было и нечего — разве что снова «Твою мать!», но мой внутренний голос все же нашел подходящие слова и торжественно молвил:
«Поздравляю, девоньки, кажись, вы снова вляпались!»
К пятому сценарию в Русляндии не готовились.
Я поняла это, когда нас четверых — меня, Алку и пару мокрых хлопцев — без всякой сортировки, оптом заперли в одном помещении.
Это было неправильно: подозреваемых и свидетелей следовало разделить и опрашивать порознь. Я знаю: я не первый год слежу за работой Дениса Кулебякина и его коллег.
Трепетная и нежная Трошкина в заключении держалась на удивление хорошо: не заламывала руки, не рвала на себе волосы и помалкивала, чем выгодно отличалась от парней.
Те вели себя совсем не по-мужски: вместо того чтобы успокаивать и утешать попавших в затруднительное положение прекрасных дам, они переругивались между собой.
— А че я? Я-то че? Я вообще ни при чем, это ты, Витька, сказал: «О! Гляди, какой-то лох тонет, айда его спасать!» — зудел костлявый блондин в просторной майке с Симпсоном.
Влажная ткань на тощем теле обвисла, пошла складками, и вальяжный толстяк Гомер некрасиво скукожился, как вялый лимон.
— Это ты-то ниче? Как раз ты и че! — серчал в ответ брюнет по имени Витька. — Кто заорал: «Ой, у него кровь!» — не ты, что ли? Идиот!
— А че я, идиот? У него правда кровь на спине была, я только не сразу заметил ее на черной рубашке!
— Заметил — и молодец, а кричать об этом зачем было, придурок?!
— А че такого-то?!
— Молодой человек, все очень просто, — стараясь не разораться, сказала я, чтобы остановить раздражающую перебранку. — Кровь у жертвы была на спине, значит, ударили его сзади. А вы с другом находились в непосредственной близости от пострадавшего. То есть вам проще, чем кому-то другому, было ударить его ножом.
— У нас нет ножей!
— А почему непременно ножом? — включилась в беседу Алка. — Насколько я понимаю, смертельный удар в спину можно нанести даже сапожным шилом… Ой!
Она прикрыла рот ладошкой и посмотрела на меня большими-пребольшими глазами.
— Вижу, ты поняла, что сказала, — безрадостно кивнула я. — Могу добавить, что твои вопли «Шило мне, шило!» в контексте пятого сценария оказались чертовски некстати.
— А ведь точно, можно подумать, что это вы его убили! — обрадовался блондин.
Он приосанился, и Симпсон на его майке тоже горделиво надулся.
— Да я же к нему даже не приближалась! — возмутилась Трошкина.
— Зато подружка ваша приближалась! — не растерялся чернявый Витек. — И стучала по бедняге, как по барабану! Лупила кулаками по всему телу, будто пыль из мешка выколачивала!
— Ладошками, а не кулаками! — я рассердилась. — И в руках у меня при этом ничегошеньки не было, так что я никак не могла его ранить, разве что поцарапать ногтями случайно. Не врите тут, жулики мелкие!
— Зато вы крупные — прям, банда! — не унимался юный фантазер. — Запросто могли еще одного сообщника иметь специально для мокрого дела! А че? Одна орала — народ отвлекала, другая хватала — на месте держала, а третий сзади подобрался и в спину — р-р-раз! И все, хана мужику!
— Между прочим, неплохой сценарий, — вынужденно согласилась честная Трошкина. — Тем более что толпа вокруг нас роилась плотная, в такой толчее незаметно садануть неподвижную цель чем-то режущим или колющим — пустяковое дело.
— Предположим, — я неохотно кивнула. — Но какой мог быть нож, в самом деле, вы что говорите?
— Шило, — подсказал противный Витька.
— Нож, шило — не важно! На входе в парк все посетители проходят через рамку сканера, а их вещи досматриваются, — напомнила я. — Ничего такого колющего-режущего на территорию пронести невозможно. Охранники за этим строго-настрого следят, они даже крупные заколки и пилочки для ногтей у гостей изымают!
Я обвела собеседников победным взором, но торжество мое быстро угасло.
Трошкина грустно покачала головой:
— Ты забыла про Эко-деревню.
— Она-то тут при чем?
Я не забыла Эко-деревню — ее трудно было забыть, потому что там располагались мастерские, где умельцы-знатоки старинных ремесел на глазах у посетителей делали всякие симпатичные сувениры в модном стиле хенд-мейд. Я купила в Эко-деревне парка славный кожаный брелок и кулон из старой медной монеты.
— Там у одного только шорника этих шил штук пятнадцать, не меньше, — напомнила Алка. — И у других мастеров подходящих стальных инструментов полным-полно. Преступнику незачем было приносить орудие убийства с собой, он вполне мог стащить его в мастерских. Ведь мог же?
Я молча развела руками.
— А мы в мастерских и не были! — оживился блондин. — Мы только-только в парк вошли, к каруселям двигались!
— А мы вот побывали уже в мастерских, — с сожалением сказала Трошкина.
— Проклятая любознательность, — пробормотала я.
Сказать «проклятый брелок» или «проклятый кулон» у меня язык не повернулся.
— Короче, Витька, ты не парься! Мы, похоже, отмажемся! — Повеселевший блондин похлопал приятеля по плечу. — Эти тетки куда подозрительнее, чем мы с тобой!