Он подпихнул меня локтем, воспользовался моей минутной задумчивостью, чтобы стянуть с блюда последний кусочек куи, и в ответ на мой негодующий взгляд ехидно прошептал:
— Ни куи тебе!
— Фи, — поморщилась мамуля, которая услышала эту сомнительную шутку. — Казимир, веди себя прилично. Не выражайся за столом в кругу семьи.
— Я думаю, нам пора выйти из круга, — с нажимом сказала я Зяме.
— И перейти в пентаграмму? — вздохнул он. — Где я, лукавый бес, буду корчиться под ударами могучих заклинаний?
— Спиши слова, — невозмутимо попросила мамуля, подбирая хлебной корочкой вкусную перуанскую подливку. — Они мне пригодятся для новой книжки.
Родные давно привыкли к нашим с Зямой пикировкам и скорее насторожились бы, будь мы друг с другом милы и любезны.
— Стойте, дети! Вы еще должны попробовать чича-морада! — агрессивно потряс половником папуля.
— А что это? — опасливо поинтересовалась я.
Неведомое «чича-морада» звучало зловеще. На месте мамули я бы и эти слова записала. Они так и просились в экзотический ужастик: «Старый перуанский колдун прохрипел: «О, чича-морада!» — и разразился зловещим кудахтающим хохотом». Как-то так.
— Чича-морада — это всего лишь сладкий напиток из красной кукурузы, фруктов и пряностей. — Папуля ловко наполнил стакан бурой жижей. — Пей, не бойся.
— Возьму с собой.
Я ловким пируэтом обогнула папулю и унесла стакан, намереваясь очень осторожно продегустировать любимый напиток старого перуанского колдуна в уединении. Без риска, что папуля заставит меня выхлебать это пойло все до капельки, даже если на вкус оно редкая гадость.
Через пару секунд меня настиг Зяма с таким же стаканом, который он держал на отлете, явно опасаясь, что чича-морада заморадит, тьфу, замарает его новые дизайнерские джинсы с аппликацией из молочной замши.
— Подержи. — Братец сунул свой стакан мне в руку, первым ворвался в мою комнату и бесцеремонно рухнул на диван.
— Встать, суп идет! — потребовала я, имея в виду папулину бурую чичу, она же морада.
От нее так или иначе необходимо было избавиться как можно скорее, чтобы наш родной кулинар не подумал, будто мы преступно пренебрегли дегустацией.
— Открой окно и закрой дверь!
— Понял.
Зяме не надо было объяснять, что именно я задумала.
Братец распахнул окно, закрыл и придержал своим телом дверь, а я перегнулась через подоконник и выплеснула жижу из стаканов с восьмого этажа, целясь в клумбу, на которой тетя Даша из пятой квартиры выращивает декоративные подсолнухи.
Кто не знает, исторически это растение родом из Южной Америки, значит, должно быть совместимо с перуанскими жидкостями в ассортименте. Авось, солнечные цветочки переживут однократный полив свежей чича-морадой.
— Все не выливай!
Зяма в два прыжка подскочил ко мне и с сожалением посмотрел на пустые стаканы.
— Эх… Считай, напросились на добавку! Папуля решит, что нам понравилось, и нальет еще.
— Польем подсолнухи еще раз. — Я пожала плечами, закрыла окно и поправила занавеску. — Все, Зяма, садись и не отвлекайся на ерунду. Разговор у нас с тобой будет очень серьезный. Что это за новая баба на красном «Пежо»?
— Красный «Пежо», красный «Пежо», — забормотал братец, как бы напрягая память.
— Новая баба, новая баба! — сместила акцент я. — Кто она такая и почему вы с ней гуляли в ювелирном магазине?
— Ах, ЭТА баба!
Зяма не то изобразил, не то действительно испытал облегчение.
— Это моя клиентка, Тамара Руслановна Кулишевская, владелица сети гомеопатических аптек. Я оформляю ее новую квартиру.
— Кольцами?
— Стразами! У нее в межкомнатных дверях будут витражные стекла с камушками, и вот по поводу размеров этих камушков мы с Тамарой Руслановной никак не придем к единому мнению. Она хочет вот такие! — Зяма пальцем начертал в воздухе ромб размером с воздушного змея. — А я говорю, что это будет китч!
— И вы пошли в ювелирный, чтобы выбрать камушки? — недоверчиво уточнила я. — Вы что, бриллиантами будете двери обклеивать?!
— Зачем бриллиантами? Кристаллами Сваровски.
— То есть жениться на этой самой Тамаре Руслановне ты не собираешься? — еще раз уточнила я. — Трошкина зря испугалась, что ты ей не верен?
— Она нас видела? — Зяма сморщился. — Ой-е-ей, как плохо…
— Не переживай, я сама поговорю с ней и все объясню, — пообещала я, преисполнившись симпатии к братцу, который, оказывается, вовсе не такая скотина, как мы с Алкой подумали.
Мне даже стало совестно, что я в нем усомнилась.
— Пойду к ней прямо сейчас! — Я потянула на себя ручку двери и увидела на пороге папулю с подносиком.
— Кому добавки? — провозгласил он.
Я оглянулась на Зяму — он сморщился — и проявила благородство:
— Давай, я Трошкину угощу.
Папа любезно открыл и придержал мне входную дверь, и я поплыла вниз по лестнице с чича-морадой навынос. Трошкина уже успела запереться. Много лет подружка вовсе не имела похвальной привычки закрывать дверь на ключ изнутри, но мой братец перевоспитал ее в одночасье.
Как-то раз он ввалился в квартирку Аллочки без спроса и стука, в момент, когда хозяйка гнездышка имела некондиционный вид общипанной курицы. На лице у Трошкиной было кровавое месиво клубничной маски, на голове — лакированный термитник маски масляно-медовой, а на талии — пухлый, как спасательный круг, пояс для похудения. Все вместе преобразило милую Аллочку настолько, что Зяма, охнув, пробормотал:
— Пардон, бабуля, а Алки дома нет? Тогда я позже зайду.
И сконфуженная «бабуля» даже не решилась его окликнуть. С тех пор подружка запорными механизмами не пренебрегает, отчего попасть к ней в дом бывает затруднительно.
Поскольку руки у меня были заняты подносом с чича-морадой, позвонить я не могла и постучала в дверь пяткой. Импровизированное соло на барабане вызвало некую реакцию только после мощного крещендо.
— Это кто стучит ко мне? — прокричала подружка, открывая дверь.
Я развернулась и вплыла в прихожую подносом вперед.
— С чем-то бурым в стакане? — опасливо договорила Алка, вешая телефонную трубку и косясь на чича-мораду.
— Это мексиканское народное пойло, возможно, тебе понравится, — я вручила ей подносик. — С кем болтала?
— С твоей бабушкой, — Трошкина унесла угощение на кухню. — Тебе, едва ты ушла, звонила девушка с овощной фамилией!
— Какая именно? Репина?
— Бабушка не помнит! — Трошкина вернулась. — А у тебя разве много овощных знакомых?