– Найдете. А трудности будут – поинтересуйтесь у «тобольцев». Подскажут, как меня найти.
Чистая правда: Корвет знает его адрес. Но не будут парни интересоваться, по рожам видно – не будут!
– Что-то я слышал насчет четырех тонн? – лениво процедил Ласковин.
– Ну,– замялся водитель «вольвы»,– я там посмотрел, ну, вроде, не очень, так, двери отрихтовать, покрасить… – Упоминание «тобольцев» произвело потрясающий эффект.– Некруто, в общем, ну максимум – пятьсот. Ну, можно и за триста договориться. Как, Спортсмен? Нормально?
– Пятьсот – нормально,– кивнул Андрей.– Вполне нормально. Пятьсот. Мне.
Не надо борзеть, хлопчики, как говорит его сэнсэй. Дверь отрихтовать и подкрасить – от силы двести.
Пострадавшая, теперь уже действительно пострадавшая, тройка потеряла дар речи.
– Короче, так,– продолжал давить Ласковин.– Подставились вы мне. Подняться захотели? Развести на четыре штуки. Это ладно, я понимаю. Не понимаю, почему менту меня заложить пытались?
– Да ты что! – обрел голос водила «вольвы».– Ты что, офинденел? Кто тебя закладывал?!
– А я говорю – заложить меня хотели! Что это он вдруг ехал-ехал – и остановился? А кто кричал, что я бухой? – и в три раза тише, но с неприкрытой угрозой: – Бабки сюда!
Он полностью вошел в образ и вид имел свирепый.
– Нет у нас столько,– подал голос второй.
Этот уже врубился, что «лох» не лох. Это они – лохи.
– Бывает,– невозмутимо сказал Ласковин и сунул большие пальцы под брючный ремень, приоткрыв край кобуры.– Бывает. Верю. И даже «вольву» вашу,– усмехнулся краем рта,– забирать не стану. Вечером с деньгами у Апрашки. Тачку мою теперь знаете. Вечером в восемь.
– Хорошо,– с подозрительной легкостью согласился второй и вознамерился отбыть.
– Еще не все,– сказал Ласковин.– Вечером – штуку.
– Штуку? – взметнулся первый, водила.– С хера ли еще пять сотен?
– Счетчик,– пояснил Ласковин.
– Ладно, будет штука,– быстро сказал второй.– Пошли, мужики!
– Минуту! – произнес Андрей.– Так, на всякий случай. Если сегодня… заблудитесь. День – еще пять сотен. Как меня найти – я сказал. Сам искать не буду, но лучше бы вам не потеряться! – он многозначительно похлопал по кобуре.
– А чем докажешь, что с «тобольцами» завязан? – выкрикнул первый, не обращая внимания на знаки второго.– Чем…
Ласковин сделал быстрый выпад, поймав левой рукой водилу «вольвы» за затылок, вдавил большой палец в ямку за ухом.
– Стоять! – рявкнул он двум приятелям, выхватывая пистолет.
Те, надо сказать, и не собирались бросаться на выручку другу. Водила скулил, безуспешно пытаясь оторвать пальцы Андрея от своей головы, а Ласковин гнул его вниз, к земле. Удержать неудачливого рэкетира было непросто: здоровый, ублюдок,– но и вырываться в полную силу тот не решался. Больно очень!
– Давайте, давайте! – подзуживал Ласковин, делая «отмороженный» взгляд.– Счас я вам бошки поотстрелю. А тебе,– это водиле,– так откручу! – и нажал с такой силой, что тот заверещал.
– Динамить меня? – с придыханием произнес Ласковин.– Замочу всех!
– Мы заплатим! – поспешно сказал второй.– Мы сейчас заплатим, только скинемся. Отпусти его, слышь!
– Три минуты! – сказал Андрей. И с силой толкнул водилу на третьего. Оба еле устояли на ногах.
– Бандиты! – сказала пожилая женщина, останавливаясь и с неодобрением глядя на Ласковина.– Сейчас милицию вызову!
– Лучше уйди, тетка, лучше уйди,– посоветовал ей второй.– А то внуков не увидишь!
– Три минуты! – напомнил Ласковин.
– Поднялись,– сердито проворчал второй, усаживаясь справа от водителя.
– А кто знал, бля? – откликнулся третий с заднего сиденья.
Первый промолчал. У него болело ухо.
По дороге домой Андрей заехал на Театральную, взял билеты в «Мариинку» на сегодня. «Жизель». Третий ряд взял, не пожалел рэкетирских денежек!
К балету Ласковин, надо признаться, относился равнодушно. Но «Мариинку» любил. Из-за интерьера. Из-за чувства праздника. Но больше всего он любил Наташу.
Еще Андрей приобрел пять крохотных тюльпанов с луковичками. И бледно-синий невесомый платок из козьего пуха.
– Ты меня провоцируешь,– сияя, сказала Наташа.– Я теперь каждый день буду тебе сцены устраивать! А ты меня – задаривать. Так, да?
– Попробуй,– улыбаясь, предложил Андрей.– Только имей в виду, что сейчас у нас есть минут сорок, не больше. Пошевеливайся, моя радость!
– Удивительно,– сказала Наташа.– Как такой энергичный человек может до полудня валяться в постели?
– Это не я, это другой,– ответил Андрей.
– У меня не было таких тюльпанов,– крикнула Наташа уже из кухни.– Что с ними делать?
– Я думаю, просто поставить в воду.
«Не надеть ли смокинг? – подумал он.– Пожалуй, нет. Сначала надо купить девочке вечернее платье».
Когда, вымыв руки, Андрей вошел на кухню, Наташа танцевала. И одновременно накрывала на стол. Или накрывала на стол, одновременно танцуя. Очень грациозно. Шажок, поворот – ножки в опушенных белым тапочках встают на носочки – еще шажок, руки подхватывают тарелки, плавно переносят их, без стука опускают на белую скатерть, еще шажок, поворот…
Поймав взгляд Андрея, улыбнулась, откинула голову назад…
Андрей похлопал в ладоши и не удержался, подхватил, усадил к себе на плечо, закружил быстро-быстро, придерживая за теплое твердое бедро…
– Кто сказал: у нас мало времени? – прошептала девушка, наклонясь к его уху.– Перестань, мы люстру свернем!
– Тебе не нравится? – Андрей остановился.
Наташа соскользнула на пол.
– Нравится! Очень нравится! – Она чмокнула его в щеку.– Но тебе не понравится холодный суп.
– Какой суп?
– Грибной. И плов. Годится?
– Чудно. Дай только попить что-нибудь. Там пиво осталось?
– А как ты думаешь? Нет! Я выпила. Все семь бутылок! Возьми-ка сам, холодильник рядом, а я пока цветы в комнату отнесу.
– Успеешь. Сядь и поешь нормально. Пива тебе налить?
– Не хочу. Вина бы я с тобой выпила, но тогда мы поедем на троллейбусе.
– Пиво – тоже алкогольный напиток,– сказал Андрей.– И кефир. Сто грамм «либфраумильх» мой организм впитает, не заметив.
И потянулся к шкафу.
– За твой успех! – провозгласил он.– Там, в Голландии!
– Вздор! – возразила Наташа.– За нас с тобой! И только так!
– На брудершафт! – сказал Андрей и засмеялся.