Распахнулась входная дверь.

– Добрый день, Вячеслав Михайлович! Спасибо, что не побрезговали приглашением! – хозяин, широко улыбаясь, протягивал Зимородинскому обе руки.

Овчарка опустила морду на лапы и прикрыла глаза. Гость ее больше не интересовал.

– Добрый день, Григорий Степанович,– Зимородинский, тоже улыбнувшись, пожал протянутые руки. И шагнул в дом.

Смушко предупредительно отворил следующую дверь. Он оказался в точности таким, каким и представлял его Вячеслав Михайлович. Нечто среднее между Карлсоном из мультфильма (оригинальный мифологический Карлсон – резко отрицательный персонаж, вроде Бабы Яги) и любимым Зимородинским актером Леоновым. А доброжелательность Смушко – искренняя. Наигрыш Вячеслав Михайлович уловил бы.

И то, что повел он Зимородинского не в гостиную, а на кухню, тоже говорило о многом. Хорошо, когда человек не обижен умом. И еще лучше, когда ум соседствует с интуицией.

– Чаек из травок, как вы любите,– Смушко наполнил пузатую чашку. На чашке был изображен геральдический медведь с американским флагом в лапах. В чувстве юмора дизайнеру не откажешь.– Пирожками тоже не побрезгуйте. Изумительные, с клюковкой. А я, с вашего позволения, обычного чайку себе налью. И сразу к делу, если вы не против.

Зимородинский кивнул, попробовал чай. Терпимо. Для дилетанта.

– Вы ведь буддист? – спросил Смушко.

Маленькие глазки глянули остро, оценивающе.

– Не совсем,– Зимородинский поставил чашку, потрогал ус.– Григорий Степанович, мы ж не порося торгуем. Верите мне?

– Батюшка говорил: верить вам можно.

– Это да или нет? – усмехнулся Вячеслав Михайлович.

Некоторое время они молча мерялись взглядами. Наконец Смушко фыркнул:

– Ну да, хитрый я, хитрый! А ты – нет?

Зимородинский взял пирожок, надкусил.

– Вкусный,– признал он.– Но моя жинка вкусней делает. С вишнями.

Смушко восхищенно покрутил головой.

– Ох ты и хитрый! Ну, уговорил. Поехали к тебе.

– Ну как? – спросил Зимородинский.– Есть разница?

Смушко еще раз пригубил травяной чай, усмехнулся:

– А пива у тебя нет?

– Пива нет,– покачал головой сэнсэй.– Есть настойка золотого корня. На спирту. Могу налить…

– Налей.

– …десять капель.

– Чума на тебя! – Смушко в сердцах хлопнул ладонью по столу. Фарфоровые чашки негромко звякнули.

– Не возьмет,– хладнокровно произнес Зимородинский. Снял с подоконника пару зеленых каменных шаров, завертел на ладони.

– Малахит? – оживился староста.– Дай гляну.

– Гляди,– Зимородинский протянул шары.

– Ого, тяжелые!

– У меня и потяжелее есть. Нефритовые. Показать?

– Нефрит? Нет. Это, Михалыч, не наш промысел. Вижу, мастер точил. На, забирай. И накапай мне настойки своей,– ухмыльнулся.– Это тоже наш промысел.

Зимородинский выполнил просьбу, сел напротив, глянул кошачьими глазами, потеребил ус:

– Ну,– сказал он.– Выкладывай.

Глава пятая

– За все хорошее,– провозгласил Андрей.

Чокнулись, закусили.

От коньяка щеки девушек зарозовели. Даша целиком сгрызла копченую индюшачью ногу, положила кость, закатив глаза, погладила себя по животику.

– Хорошо жить, зная Истину,– глубокомысленно изрекла она.

Ира захихикала. Потом мысли ее переключились на другое:

– Андрей, а сколько вам лет?

– Мне хватает,– усмехнулся Ласковин.– А тебе?

– Двадцать.

– Врет,– предупредила Даша.– Пошли, Ирка, покурим.

– Вошь,– произнес Ласковин, когда девушки вышли.– Ты до армии что делал?

– Дурака валял.

– А точнее?

– Делал вид, что в универе учусь. Ты же знаешь.

– А почему тебя выгнали?

Вошь улегся на полку, вытянулся, заложил руки за голову.

– Да меня еще раньше надо было выгнать,– сказал он.– Держали, потому что спортсмен.

– Кто? – удивился Андрей. У него были собственные ассоциации.

– Мастер спорта по биатлону. Так что в армии меня, сам понимаешь…

Ласковин не очень понимал, но кивнул.

– Два срочной, год по контракту,– продолжал Вошь.– Когда комиссовали, думал, восстановлюсь…

Солнце уже зашло. Серые столбы мелькали за окном. Серые столбы и серый снег.

Ласковин убрал со стола, брызнул себе коньячку.

– Мне – тоже,– попросил Вошь.– Расчувствовал ты меня.

– Тебя? – Андрей улыбнулся. У него складывалось ощущение, что чувств у Воша, если и больше, чем у «ландкрузера», то ненамного. Но налил напарнику полстаканчика. А ничего конина. В ресторане Ласковин слегка подвигал челюстью, и паленый подсунуть не рискнули.

– Что-то девочек долго нет,– заметил Ласковин.

– Болтают,– отозвался Вошь.– Пусть.

Андрей посмотрел на напарника, и тот подмигнул.

«Да, изменился Вошь,– подумал Ласковин.– Вроде, почеловечнее стал».

– Пойду все же взгляну.

– Взгляни. Будут бить – кричи.

В коридоре пахло мышами. В соседнем купе монотонно скулил ребенок. Девушек не было.

Дверь тамбура открываться почему-то не хотела. Кто-то с той стороны держал ручку. Ласковин вспомнил, что пистолет остался в купе, и напрягся.

«Спокойнее»,– приказал он себе.

Мелкие проблемы решаются без оружия. А крупным, хочется верить, взяться неоткуда.

Андрей, решив быть деликатным, постучал.

– Занято,– заявили с той стороны. И загыгыкали.

– Не хулиганить! – строго крикнул Ласковин.– Я начальник поезда!

Дверь приоткрылась, в щель сунулась розовая ряха.

– Слышь, мужик, не наезжай, дай дедушкам поговорить!

– Сейчас ты у меня бабушкой станешь! – пообещал Ласковин.

И пнул дверь ногой. А дверь, в свою очередь, прищемила розовую ряху. Ряха завопила. Ласковин дернул дверь на себя, поймал розовощекого «дедушку» за отпущенный ремешок, сунул ему легонечко, чтобы не очень трепыхался, и с самыми серьезными намерениями ворвался в тамбур. Но глазам предстала картина довольно мирная. Девушки дымили сигаретками с одной стороны, а двое приятелей прищемленного, краса и гордость инженерных войск, пыхтели «беломором» с другой. На вторжение они отреагировали в лягушачьем стиле – раззявили рты.