Если слабый человек мог достигнуть таких значительных результатов путём производимого им отбора…
Рыбий жир. Угрюмый призрак столовой ложки с отвратительной жидкостью возник у меня перед глазами – через пару часов я услышала стук колёс фургона. Это вернулись с ярмарки папа, мама и младшие братья. Если мама решит, что я упала в обморок, потому что заболела, от рыбьего жира не отвертеться. Гарри потом рассказал, что они с Ферн вернулись на ярмарку и он всё доложил маме, напирая на жару и клубы дыма – только так можно было избавить меня от маминого излюбленного лекарства. Похоже, он её убедил. Я сбежала вниз, чтобы встретить их на крыльце, и теперь стояла там, сияющая и бодрая, с наградой на груди, истинное воплощение здоровья и веселья.
– Посмотрите, меня наградили, правда здорово? – я радостно ткнула в розетку.
Ни стыда ни совести, но чего только не сделаешь под угрозой самой противной жидкости в мире.
– Вот это да! Приз!
Крики восторга. Мама в недоумении, но довольна. Рыбий жир не упомянут, но она всё равно волнуется:
– Как ты себя чувствуешь? Ты вся раскраснелась. Альфред, может быть, послать за доктором Уокером?
– По-моему, она в полном порядке, но если ты беспокоишься…
– Я совсем здорова, мама. Просто радуюсь, что получила приз.
– А почему у тебя белая розетка, а у Тревиса голубая? – перебил нас Джим Боуи.
– Это значит, что я важнее, Джей Би.
– Правда? Ну ты даёшь, Кэлли.
– Нет, неправда, я просто дурака валяю. Голубая лента лучше, чем белая. Тревис и Банни получили первый приз.
Я всё боялась, что мама меня разоблачит, но она продолжала любоваться моей розеткой. Странно. Явно не догадалась. Или не заметила, или просто не пошла смотреть. А может, Лула и Дови сразу забрали свои экспонаты. Мама на вид такая довольная. Что же мне теперь, разочаровывать её?
– Понимаешь, Джей Би, – намеренно громко начала я, – в этом году было не так много кружев.
– И что?
Я глянула на маму – полностью занята Тревисом.
– Участники. С кружевами. Не такие хорошие, – я уже почти кричала.
– Что?
– Любой бы приз получил, понимаешь, Джей Би?
– А чего ты кричишь? Можно мне твою розетку? Я ещё ни разу не выиграл «Светлячка Фентресса». Я тоже хочу награду.
Мама даже не обернулась – явно не слышала. Тут моя храбрость окончательно испарилась. Я сняла свой приз – да можно ли его так назвать? – и приколола на грудь брату. Он убежал, чтобы полюбоваться на себя в большом зеркале у вешалки. Мама пошла наверх снять шляпку.
– Мама, а где Гарри?
Она остановилась наверху лестницы, одна рука на перилах, другая уже откалывает шляпную булавку.
– Пошёл провожать Ферн Спитти.
Непонятно, довольна она или нет.
– И?..
– О чём это ты? И ничего.
– Просто мне любопытно…
Надо же знать, хорошо это или плохо. Но встревать я совершенно не собираюсь.
– Не суйся, куда не просят, Кэлпурния. Любопытство до добра не доведёт, – и уже почти из спальни. – Пожалуйста, не встревай.
Мама исчезла за дверью. Ну вот, опять читает мои мысли. Даже страшно. Любопытство до добра не доведёт? О чём это она? Право, смешно. Теперь я знаю, что Ферн – хорошая новость. Но если она одобряет ухаживания Гарри за Ферн, как тогда с её мечтой послать брата учиться в университет? Ничего не понятно.
Через пару дней Гарри отправился на ужин к родителям Ферн, они жили довольно далеко. Он вернулся так поздно, что все уже спали. И за завтраком никто его ни о чём не расспрашивал. У меня на языке вертелась пара вопросов, но и я сочла за лучшее промолчать. В воскресенье Ферн и её родители приехали на чай. Непонятно, кому нужны эти формальности, наши семьи давно знакомы. И почему на чай, а не на ужин? Наверно потому, что детей к изысканному чаю с гостями не допускают. Или потому, что дедушку на чай никакими коврижками не заманишь?
Прежде чем нас всех отправили поиграть во двор (читай: выставили из дома), я успела разглядеть Ферн. Платье розовое, шляпка прелестная, украшена пёрышками и ленточками из тончайшего шёлка под цвет платья. Куда привлекательней, чем эта противная Гудекер.
Я пошла в кухню. Виола горбатилась над сложносочинённым тортом и, стараясь не дышать, наводила последний блеск – украшала его такими съедобными блестящими шариками, которые хрустят на зубах. Сан-Хуана раскладывала маленькие бутербродики и засахаренные цветы на огромном серебряном подносе. На меня они даже не взглянули. В воздухе пахло грозой. На обеих – парадные тёмные платья и белоснежные накрахмаленные передники, оборки топорщатся на плечах, как крылья. Я тихонько вышла во двор и направилась прямиком в лабораторию. Что мне, и вправду «играть», как приказано? Я же могу с толком провести время у дедушки. Он не считает, что моё любопытство до добра не доведёт. Наоборот, всячески поощряет мою любознательность.
– Добрый день, Кэлпурния. Ты сегодня на чай не звана?
– Мама велела нам убраться из дома, подальше от гостей. Боится, наверно, что я их спугну.
– Наверно, – согласился дедушка. – Хотя понять не могу, что такого страшного нашла в тебе Маргарет.
– Спасибо, сэр. Я тоже никак не пойму.
– Вот и договорились. Не поможешь ли мне приготовить эту мензурку для нового опыта?
В нашей скромной лаборатории мы занялись делом, а в парадной гостиной тем временем разыгрывался брачный танец.
– Смешно, что девушкам полагается быть красавицами, – заметила я. – У животных красоту наводят мальчики. Посмотрите на кардинала. Или на павлина. Почему у людей совсем не так?
– Потому что в природе обычно выбирает самка. Вот самцу и приходится наряжаться в самые яркие перья, чтобы привлечь её внимание. А здесь твой брат выбирает среди девушек, вот они и наряжаются, чтобы он их заметил.
– Столько работы! Все эти платья, шляпки. И ещё причёски. Когда мама меня причёсывала перед концертом, уйма времени ушла. И корсеты! Миссис Парсонс то и дело летом теряет сознание, и всё из-за корсета. Не знаю, как дамы их выносят.
– Мне тоже не понять. Дурацкая идея. Твоя бабушка такой чепухой не занималась.
– Дедушка…
– Что?
– Расскажите про неё. Про бабушку.
– Что тебе рассказать?
– Всё. Я никогда никаких историй о ней не слышала. Она умерла ещё до моего рождения.
– Да? Верно, ты права. С годами характер у неё начал портиться. Я вернулся с войны поздно – задержался в Элгине, помочь с весенней вспашкой семье того солдата.