Приске ужасно нравилась эта скульптура, и каждый год она подолгу ее рассматривала. Это была мраморная колыбелька с подушкой, одеяльцем, покрывалом и всем остальным, а в ней пухленький голый младенец, который пытался удержать за подол ночной рубашки красивую девушку, улетающую в небо, но без крыльев, будто ее засосало вихрем. На постаменте были выгравированы такие слова:
ПРИСКА ПУНТОНИ
ДОБРОДЕТЕЛЬНАЯ ДЕВОЧКА.
ПРЕДАННАЯ И НЕЖНЕЙШАЯ ЖЕНА,
ОСТАВИЛА ЭТУ ЮДОЛЬ СЛЕЗ,
ЕДВА ВКУСИВ РАДОСТЬ МАТЕРИНСТВА.
ПРОЖИЛА 22 ГОДА
И ТЕПЕРЬ ЖИВЕТ ЛИШЬ В ВОСПОМИНАНИЯХ
БЕЗУТЕШНОЙ СЕМЬИ.
В этом году, как обычно, Приска была поражена видом собственного имени, высеченного на мраморе. Но еще больше ее поразило, что буквы немного выцвели по сравнению с прошлым годом: через сколько лет они сотрутся совсем?
«От меня тоже останется только это? Всего несколько лет, и все, кто меня любил, про меня забудут?»
Она стала в уме составлять список: даже родители, Габриеле, Инес, Элиза, даже дядя Леопольдо, даже ее семнадцать детей? Эта мысль была невыносима. Для чего тогда она родилась, если от ее пребывания здесь не останется и следа?
Потом ей пришла в голову неожиданная мысль. А вот и нет! Кое-кто будет помнить ее во веки веков. Ее читатели! Она же помнит Луизу Мэй Олкотт [14] , которая уже сто лет назад умерла, да к тому же в Америке. Писательская слава Приски Пунтони будет длиться вечно. Ей тоже поставят памятник: с тетрадкой и пером в руке, но не на кладбище, а на главной площади города. Монумент как у Виктора Эммануила Второго [15] . В ее честь будут названы школы, больницы, дороги и площади, а на доме, где она родилась, повесят мемориальную доску.
Успокоенная, она погладила щеки мраморного младенца, который странным образом был похож на Филиппо.
Папа и дедушка принялись наводить порядок на могиле. Они вырывали сорняки, выскребали сухой мох, меняли воду в вазах… Мама им не помогала — боялась испачкать пальто — и болтала с синьорой Франки с соседней могилы. Приска увидела, что по аллее шествует синьора Сфорца под руку с каким-то господином, наверно, ее мужем. Вот она рассыпалась в любезностях, здороваясь с семьей Лопез дель Рио в полном составе. Вот остановилась поболтать с папой Вивианы Арто, препротивным синьором, который страшно задирал нос, потому что был профессором в университете. А вот синьора Сфорца наткнулась на группку одетых в черное женщин, с ними шла Аделаиде. Аделаиде потянула за подол платья самую старую из них, и они все вместе поздоровались с учительницей, поклонившись чуть ли не до земли. Но синьора Сфорца прошла мимо с высоко поднятой головой, как будто их там вовсе не было. Даже с такого расстояния Приска увидела что Аделаиде очень расстроилась. Тогда-то ей в голову и пришла блестящая мысль: «А что, если учительница сама подлиза?»
У выхода Приска заметила в толпе Реповик Иоланду.
— Привет! Я пришла навестить бабушку Приску. А ты?
Иоланда начала перечислять, загибая пальцы:
— Моего брата Адриано, сестер Луизу и Винченцину…
— У тебя умер брат и две сестры? — в ужасе спросила Приска. — Сколько им было лет?
— Ну, не знаю… — ответила Иоланда, — три или четыре месяца… Или нет; Луиза уже умела ходить… Может быть, три года…
— И отчего они умерли?
— Не знаю! Мама говорит, что Бог ей помог… — и она стала равнодушно перечислять дальше: — Еще тетя Кармела, дядя Торе… А вот дедушку мы больше не нашли.
— Как это больше не нашли?
— Его вырыли из могилы и положили туда кого-то другого. Мама говорит, что он теперь в братской могиле.
Приска ничего не понимала.
— В братской могиле?
— Хочешь посмотреть? — спросила Иоланда заговорщицким шепотом. — Это совсем близко. Побежали!
И не дожидаясь ответа, она схватила Приску за руку, втащила ее обратно на кладбище и повела в дальний конец главной аллеи, где Приска никогда не была.
Здесь не было ни тенистых аллей, ни статуй. Могилы были просто земляными холмиками с деревянными крестами, как в вестернах. А в центре стояло невысокое беленое строение, смахивающее на большую цистерну, с крестом наверху.
— Иди сюда! — сказала Иоланда. Потом остановилась и пристально посмотрела ей в глаза. — Клянись, что никому не расскажешь!
— Клянусь, — сказала Приска.
— Пусть у меня рука отсохнет.
— Пусть у меня рука отсохнет.
Они огляделись, нет ли кого вокруг, и подошли к строению. На деревянной двери была надпись:
БРАТСКАЯ МОГИЛА
БУДЬТЕ ПОЧТИТЕЛЬНЫ!
МЫ БЫЛИ ТАМ ЖЕ, ГДЕ ВЫ.
ВЫ БУДЕТЕ ТАМ ЖЕ, ГДЕ МЫ.
Высоко в двери было окошечко с железной решеткой. Девочки по очереди приподняли друг друга и заглянули внутрь.
«Мне все равно никто не поверит, если я расскажу, что видела такую кучу человеческих костей, сваленных как попало, — подумала Приска, — решат, что я это выдумала».
— Мой дедушка там, внутри, — с важным видом заявила Иоланда.
— Который из них? — спросила Приска.
— Черт его знает! Не видишь что ли, какой тут бардак? На площади перед кладбищем Приску отчитала мама.
— Где тебя носило? Посмотри! Ты испачкала пальто в чем-то белом!
— Давайте скорее в машину! — позвал дедушка.
Перед самым домом Приска, которая всю дорогу задумчиво молчала, спросила:
— А когда кости бабушки Приски перенесут в братскую могилу?
Дедушка резко затормозил.
— Что за вздор ты несешь? Почему вдруг их куда-то перенесут?
— Дедушку одной моей подруги уже перенесли.
— Твоей подруги? — удивилась мама. — Какой еще подруги?
— Реповик Иоланды.
— А! Ну, она не твоя подруга. Она твоя одноклассница, а дружить с ней не надо.
— Почему?
— Потому что. Не хватало еще, чтоб она заразила тебя вшами или научила ругаться.
— Не бойся, бабушку Приску из могилы не унесут, — примирительно сказал папа, — это наша могила, уже много поколений. Мы заплатили за эту землю и можем в ней оставаться до скончания веков. Дедушка твоей одноклассницы, видимо, был гостем в могиле на участке для бедных. Гостеприимство по закону длится только девять лет, после чего нужно освободить место для другого покойника и перебраться в братскую могилу.