Изумленная Элиза развернула сверток, и на колени ей посыпался весь тот пыльный хлам, который учительница забраковала, а Звева старательно отложила в сторонку с одной только целью ее унизить. У нее на глаза навернулись слезы, но она не успела разрыдаться, потому что тут Приска угрожающе схватила Алессандру за ворот и так двинула кулаком по носу, что хлынула кровь.

— Скажи, кто тебя подбил на эту подлость! Скажи мне. Ты ведь не сама это придумала!

И — раз — дала ей такую затрещину, что в ушах зазвенело.

— Пунтони! Ты сошла с ума? — закричала учительница.

— Это все Звева, — пробормотала Алессандра, в ужасе глядя, как кровь заливает ей воротничок, розовую ленту в голубой горошек, форму.

Приска раздраженно оттолкнула ее подальше и направилась к дерущимся девочкам: Звеве уже удалось вырвать куклу из рук Иоланды и уложить противницу на пол.

— Ах ты, подлюка! Что тебе сделала Элиза? — разъяренно спросила она ее.

— Чего ты так злишься? Когда дарят подарок, нужно благодарить, — насмехалась Звева, все еще прижимая бедную Иоланду коленкой к полу.

— Вот тебе моя благодарность, получай! — закричала Приска, вцепившись ей в волосы и поднимая на ноги.

Иоланда схватила куклу и ретировалась за свою парту в глубине класса.

Приска как следует встряхнула Звеву, а потом, прижав к стенке, начала дубасить руками и ногами. Звева в ответ кусалась и царапалась вне себя от бешенства и унижения: ее поколотили перед всем классом!

— Куда подевалось рождественское настроение? — хныкала Эмилия Дамиани.

Пришел сторож.

— Что тут происходит?

— Разнимите их! — приказала учительница, которая очень злилась, что больше не может свалить все на Иоланду.

Сторож и глазом не моргнул. Он и не такое видал в классах для мальчиков.

— Кто первым начал? — угрюмо спросил он, разведя противниц по разные стороны от кафедры.

— Звева! — хором ответили все Кролики и Сорванцы.

Поскольку среди Кроликов была дочь сторожа Анна, которая никогда не врет, он поверил и без малейшего уважения к знатному роду Лопез дель Рио сказал Звеве:

— Вот видишь, получила на орехи? И поделом, будешь знать в следующий раз!

Но класс не унимался. Аделаиде, стоя рядом с кафедрой, рыдала, прижимая к себе бархатную пантеру. Розальба заботливо вытирала своим платочком кровь с Прискиных исцарапанных рук. Элиза истерически смеялась. Марчелла Озио повторяла:

— Какой позор! Какой позор!

Кролики и Сорванцы солидарно роптали, угрожающе поглядывая на Подлиз.

— Дети, я в ужасе, — заявила синьора Сфорца, как только закрылась дверь за сторожем. — Я-то думала, что буду учить класс порядочных девочек, а не племя маленьких дикарок. Даже грузчики себя так не ведут! Эта вспышка агрессии так меня расстроила, что я не знаю, что и делать. Но не думайте, что это сойдет вам с рук. После каникул я приму меры. Все вы вели себя отвратительно, но есть среди вас зачинщики этой мерзкой драки, а есть те, кто просто поддался на провокацию. Я это учту. Кое-кто за это дорого заплатит.

И после этой угрозы она погрузилась в мрачное молчание и принялась перебирать бумаги у себя на столе. К счастью, в этот момент прозвенел звонок. Подавленные девочки молча двинулись к вешалке за своими пальто. Потом, соблюдая идеальный порядок, построились в ряд и вышли в коридор. Аделаиде и Иоланда еле-еле тащили по два больших свертка: один — в желтой бумаге из мясной лавки, все еще крепко перевязанный бечевкой, второй — в цветной бумаге, весь истерзанный. Из одного торчал хвост черной пантеры, из другого — голая ножка Притти Долл.

Внизу во дворе весь класс без сучка, без задоринки исполнил «большие маневры» и воодушевленно пропел «Вот и кончился день тяжелый». Потом девочки разошлись по двору, желая друг другу счастливого Рождества и веселых каникул, но как-то вяло.

— Я это так не оставлю, не думай. Ты еще поплатишься, — шепнула Звева, проходя мимо Приски.

— Попробуй только еще раз тронуть Элизу, я тебе покажу! — сквозь зубы ответила Приска.

Глава девятая,
в которой к семье Маффеи наведываются гости

В тот же день, сразу после обеда, когда дяди пили кофе, а Элиза помогала бабушке убирать со стола, няня заметила:

— Странно… Кажется, будто на нашей лестнице плачет ребенок.

— Тебе повсюду слышатся дети, — со смехом сказал дядя Казимиро, — типичный случай профессионального расстройства.

— Хочется заполучить нового малыша под свою опеку? — подхватил дядя Бальдассаре. — Придется подождать, когда Элизе стукнет двадцать.

— Двадцать пять, — исправил его дядя Леопольдо, — я не дам ей выйти замуж, пока не получит диплом.

— Пф-ф! — презрительно сказала няня. — И что потом девочка будет делать с этим дипломом, одному Богу известно! Твоя мать, Леопольдо, вышла замуж в семнадцать лет и прекрасно поставила вас всех на ноги без всякого диплома.

— Потому что ты, няня, мне помогала, — сказала бабушка Мариучча, — не знаю, что бы я без тебя делала.

Она всегда так говорила, когда видела, что няня в плохом настроении, и хотела ее утешить. Няне, хотя по ней и не скажешь, было уже под восемьдесят, и сначала она была няней самой бабушки Мариуччи.

Элиза с трудом могла представить себе бабушку маленькой. Но когда-то она тоже была ребенком, как все люди на земле. Она лежала в такой высокой коляске на рессорах, а катила коляску няня Изолина, которая приехала из деревни в дом Элизиных прадедушки и прабабушки, чтобы заботиться о бабушке.

— Я пеленала ее туго-туго с ног до головы. Так тогда все делали, — говорила няня, — и дети росли лучше, чем сейчас, с красивой прямой спиной.

— Что за глупости! — замечал дядя Леопольдо.

— Ничего не глупости! У твоей матери всегда была прекрасная осанка, все благодаря пеленкам. А вы все ходите сгорбившись, как старички…

Когда бабушка вышла замуж, няня стала жить с ней и воспитала ее четверых детей. И, наконец, она сидела с Элизой. Так что неудивительно, что все, что касалось детей, ее волновало.

Теперь детский плач стал ясно слышен.

— Что… — начала бабушка, но тут раздался звонок в дверь. Дядя Бальдассаре поставил свою чашку и пошел открывать.

На лестничной клетке стояла молодая женщина, очень худая и бедно одетая. За руку она крепко держала сопливую девчушку, закутанную в огромный грязный свитер.

Девочка хныкала и пыталась спрятаться за мать. А мать, завидев дядю Бальдассаре, швырнула ему что-то большое, завернутое в газету.