Методы тотального манипулирования человеческой душой существовали с 1932 года, когда впервые увидел свет «Дивный новый мир». Ивану Петровичу Павлову оставалось жить еще четыре года, он сделал свою работу и сумел разглядеть кое-какие возможности применения ее в социальной практике. Подобно своему соотечественнику Бакунину, Павлов был продуктом великой фазы интеллектуального оптимизма, которого не могли сдержать царские репрессии, – по сути, цензура и обскурантизм стали позитивным стимулом революции философской и научной мысли. Бакунин считал, что люди уже хорошие, Павлов считал, что людей можно сделать хорошими. Истинный материалист девятнадцатого века, он видел в человеческом мозге орган, вырабатывающий, говоря словами Вундта, мысли, как печень вырабатывает желчь, и загадку для ученого не большую, чем любой другой орган тела. Мозг, это вместилище мысли и эмоций, инициатор действий, можно исследовать, резать и радикально изменять, но изменять его следует всегда в сторону более эффективной работы, как механизм, посвященный совершенствованию функционирования владельца как человеческого организма. Это была высшая форма пелагианства. Из благочестивого устремления совершенствование превращалось в научную программу. Павлов работал с собаками и обнаружил, что их рефлексы поддаются изменениям: принеси еду и позвони в колокольчик, и собака пустит слюну, позвони в колокольчик, не принося еды, собака все равно будет пускать слюну. Потенциал этого открытия был огромен, и это ясно понял Хаксли. В «Дивном новом мире» младенцев низших каст учат ненавидеть потребительские товары, которых они, став взрослыми, не смогут себе позволить. Детей поощряют, гулькая от радости, ползти к ярко раскрашенным игрушкам; когда они пытаются их коснуться, резко звенит электрический колокольчик, воют сирены, сами игрушки бьют током. Несколько сеансов такой обработки, и дети возненавидят игрушки. Сходным образом в зрелом возрасте их можно заставить ненавидеть шампанское и суррогатную икру. Это выработка негативных условных рефлексов ради отторжения, но используется и выработка позитивных условных рефлексов. Пусть из мусорных баков поднимаются сладкие ароматы, пусть оттуда доносится приятная музыка, и ребенок готов стать пожизненным уборщиком мусора.
Советское государство желало переделать человека, и, зная русских, можно только посочувствовать. Павлов презирал безумную, неряшливую, романтическую, недисциплинированную, неэффективную, анархистскую русскую душу и одновременно восхищался холодным благоразумием англосаксов. Ленин тоже ее презирал, но она по-прежнему существует. Сталкиваясь с ленью официантов в советских ресторанах (иногда проходит три часа с приема заказа до его выполнения), с маниакальной депрессией советских таксистов, с рыданиями и воплями советских пьяных, невольно веришь, что без коммунизма эти люди не выжили бы. Но с дрожью отшатываешься от ленинского предложения перестроить методами Павлова сам русский характер, тем самым сделав произведения Чехова и Достоевского непонятными для читателей далекого будущего.
Ленин распорядился, чтобы Павлова и его семью поселили в капиталистической роскоши, выдавали им спецпайки и чтобы великому ученому предоставили любое оборудование и материалы, дабы он мог изобретать пути изготовления Человека Советского. Павлов продолжал экспериментировать над своими собаками («Как подобен псу человек», – вероятно, сказал бы Шекспир, если бы читал Б.Ф. Скиннера), ища зерна жизни в коре головного мозга, заражая тварей заболеваниями нервной системы, чтобы с высочайшей нежностью (ибо никто не любил собак так, как Павлов) их исцелять. Тем временем советская полиция следовала его наводкам по внедрению неврозов, ломая русскую душу. Вновь воплотилась старинная истина, что ничто не дурно и не хорошо само по себе, а лишь в том, как его используют люди. Разумеется, гуманизму солгали: человека можно изменить, преступника можно превратить в разумного гражданина, инакомыслящий может стать ортодоксом, закоренелого мятежника можно сломать. Но советский человек так и не был сотворен.
Сегодня мы чаще слышим не про учение Павлова, а про учение Скиннера. Б.Ф. Скиннер, практикующий психолог-бихевиорист, написал в своей книге «По ту сторону свободы и достоинства» про условия, при которых только и способно уцелеть человеческое общество, а эти условия подразумевают изменение человека за счет выработки комплекса позитивных условных рефлексов. Недостаточно просто продемонстрировать человеку (исходя из того, что он разумное существо) логичный вред утраты агрессивных тенденций и выработать общественное сознание. Та или иная модель поведения покажется желанной, только если увязать ее с удовольствием. Другой, негативный способ, при котором противоположная модель поведения связывается у людей с болью, негуманен. Но почему-то всем нам нет дела до того, как натаскивают цирковых животных, будь то при помощи кусков сахара или хлыста, нет, нам не по себе от самой идеи дрессировки. Мы видим разницу между обучением и выработкой условных рефлексов. Если ребенок капризничает или вопит не переставая или бросается в учителя чернильными шариками, это по крайней мере свидетельство свободы воли. Но если задуматься о гипнопедии, или обучении во сне (которое также присутствует в «Дивном новом мире»), выработке условных рефлексов в колыбели и прочем бихевиористском арсенале, приходишь в ужас от утраты индивидуальной свободы, пусть даже за ней следует сахарная награда. Сам заголовок Скиннера приводит в ужас. По ту сторону истины, по ту сторону красоты, по ту сторону добра, по ту сторону Бога, по ту сторону жизни… Старший Брат так далеко не заходит.
Артур Кестлер, переживший заключение и пытки коммунистов [11] , а потому предрасположенный ужасаться при одной только мысли о манипулировании мозгом, сегодня как будто считает, что следует предпринять что-то для изменения человечества, не то человечество не выживет. Упавшие на Хиросиму и Нагасаки ядерные бомбы положили начало новой эре – такой, когда мы сталкиваемся с возможностью гибели человечества как такового. Из-за странного церебрального уклада человека ужас, им порожденный, может стать средством уничтожения человечества: высший продукт разума в руках неразума. В своей книге «Янус» Кестлер указывает на «параноидальный разрыв между рациональным мышлением и иррациональными, основанными на эмоциях верованиями» и предполагает, что в ходе биологической эволюции homo sapiens некогда имела место ужасная катастрофа. Он приводит теорию доктора Пола Д. Маклина из Национального института психического здоровья в Бетесде, штат Мэриленд, дескать, от природы человек наделен тремя видами мозга: один – рептильный, другой унаследован от низших млекопитающих, а третий – продукт развития млекопитающих, «который сделал человека именно человеком». Эти три мозга не связаны друг с другом, термин «шизофренический» в буквальном смысле следует применять к центральной нервной системе: человек изначально больное существо.
«Человек может покинуть Землю и высадиться на Луне, – писал Кестлер, – но не способен перейти из Восточного Берлина в Западный. Прометей тянется к звездам с безумной ухмылкой и тотемным символом в руке». Таким, каков он есть, человека делает не просто неспособность гомогенетической коры головного мозга, иначе говоря, изокортекса, контролировать старый, животный мозг. Дело также в том факте, что человек переживает удивительно долгий период постнатальной беспомощности, что предрасполагает его подчиняться всему, что с ним делается, а это приводит к слепому подчинению авторитету, что открывает дорогу диктаторам и военным вождям. Человек отправляется на войну не ради удовлетворения своих индивидуальных агрессивных инстинктов, он отправляется воевать из слепой приверженности тому, что ему представили как благое дело. И опять же, язык – это охватывающее эпохи творение, которое может считаться величайшим достижением высшей нервной деятельности, содействует иррациональным, сеющим рознь элементам, которые выражают себя посредством войны. А еще язык, из которого вырастает высокое искусство, «ввиду его эксплозивного эмоционального потенциала, постоянная угроза выживанию».