Анна не понимала, как Александр, и сам в свое время немало перестрадавший из-за своеволия отца, не признававшего за ним права на самостоятельность в любви, смог решиться на то, чтобы приказать Анне отправиться на Аляску и выйти замуж за Михаила Репнина. Анна и так озабочена была сомнениями в правильности этого решения, принятого ими обоими, а теперь все ее существо и подавно воспротивилось этому шагу, хотя еще совсем недавно представлявшемуся ей вполне логичным и совершаемому ради памяти погибшей сестры и будущего их детей. Анна ведь и уезжала на поиски Сони с тайным намерением проверить свою готовность к этому шагу, невольно задерживая окончательный ответ Репнину и избегая получения от него подобного же ответа. И вот то, что считалось ее личным делом, что составляло для Анны смысл самых глубоких, потаенных переживаний, к которым допущены были немногие, оказалось предметом обсуждения в высших сферах и поводом для высочайшего указа. Такой поворот событий Анну пугал и настораживал: Александр, который много лет назад просил Репнина и Корфа считать его своим другом, и сегодняшний наследник престола, выбирающий для нее место жительства и будущего супруга, были разными людьми. Властность последнего удручала столь же сильно, как и невозможность возврата в те дни, когда любовь уравнивала в правах всех — и будущего суверена, и простого офицера.
И, собирая вещи в дорогу — сначала провожая Соню, а потом и свои собственные, Анна то и дело спрашивала себя: отчего дружба с особою царского происхождения неизбежно чревата бедою? Оттого ли, что тяжесть их обязательств перед страною и своим народом так велика, что тень ее невольно падает и на тебя? И случайно ли говорено — минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь? Разумеется, Анна не склонна была видеть в своих государях препятствие, но, будучи случайно вовлечена в дело государственной важности, переступила ту грань, что позволяла ей до сих пор оставаться независимой.
А потом еще и Варвара умерла — тихо, во сне: старушка просто заснула, помолившись, и отошла, обрушив своим уходом последний бастион душевной крепости, которая единственно была Анне все эти годы опорой и защитой. И одиночество навалилось на Анну с новой силой, ибо дети были еще столь малы и отныне далеки от нее, дабы не подвергнуть жизнь их опасности, младшая сестра уехала в дальние страны, скрываясь от преследования, и ей самой предстоял утомительный и долгий путь в никуда, почти по этапу.
Татьяна с Никитой, как могли, утешали Анну, в слезах горевавшую на могилке Варвары, но плакала она не столько по усопшему другу, сколько о своей судьбе, и вспоминала наставление старой няньки, убеждавшей ее поскорее начать новую жизнь. Только разве можно было начать все с начала, повинуясь лишь воле своего государя, а не по велению сердца и движению души? Смириться с тем для нее было трудно и оттого Анна, наблюдая, как крепят на задворках кареты ее дорожные баулы и чемоданы, ощущала под ногами кружение, а в груди — пустоту, заполнить которую, как она думала, уже никому не было возможно.
Полегчало ей через месяц дороги. Офицер Вельский, приданный ей в попутчики и для охраны, оказался на редкость доброжелательным и терпеливым. Он умел помолчать, но всегда был готов развлечь свою спутницу незатейливой и ловкой беседой, обходя опасные темы и не опускаясь до банальности. Анна чувствовала его искреннее сострадание — выдержать такое путешествие не каждому было по силам, но Вельский советовал ей отрешиться от горестных переживаний и отнестись к происходящему философски. Он неплохо знал края, что они пересекали, и был весьма начитан, а, так как путь их лежал через Оренбург, то Вельский много цитировал Пушкина и однажды пытался уверить Анну, что почтовая станция, где они только что ночевали, — та самая, где проезжал как-то и Гринев из повести о капитанской дочке.
С легкой руки Вельского Анна окрестила свое путешествие литературным, и, так как жили они большею частью обособленно, останавливаясь на частных квартирах, то Анна с удовольствием расспрашивала хозяев о местных легендах и даже принялась те рассказы записывать. Вельский, которому Анна читала свои заметки, кроме всего прочего, проявил еще и недурной вкус к словесности, дополняя ее повествование репликами — легкими, ироничными и порою весьма остроумными. Лишь однажды взор его затуманился — в даме из случайных проезжих, с кем они время от времени пересекались на почтовых станциях, Вельскому почудилось сходство с женою и на краткое время любезность и праздность изменили ему, но видение исчезло, и офицер до самого завершения их совместной поездки более уже не тревожил Анну столь внезапной и резкой переменой настроения.
Новый год и Рождество встречены ими были в Томске, где Вельский передал свою ответственность другому офицеру, и Анна с сожалением рассталась со своим ненавязчивым и приятным в общении спутником. Прощаясь, он целовал ей руки и назвал вашим сиятельством Анастасией Петровной, чем немало удивил своего коллегу, которому в предписании охраняемая особо была представлена мещанкой Платоновой Анною, но по службе своей новый сопровождающий тоже был неплохо обучен и кроме вида ничем другим недоумения своего выказывать не стал. И, хотя в проявлении заботы ротмистр Гордеев был менее искусен, но в его молчаливости Анна вскоре нашла и свои выгоды, предаваясь всю дальнейшую дорогу до Читы наблюдениям и размышлениям.
Анна впервые с такой ясностью оценила невообразимые просторы российские, их исключительную красоту и непохожесть одних мест на другие. И невольно созерцание этого величия отодвинуло на второй план ее собственные переживания и горести. Анна не знала, что ждет ее впереди, но возникшую приподнятость настроения не могли умалить ни ледяные февральские ветры, ни снежные заносы на дорогах, ни казавшееся бесконечным ожидание попутной погоды.
Из всех городов Иркутск понравился ей более других, Чита же произвела слегка мрачное впечатление, хотя долго оставаться ей там не пришлось — едва сошел амурский лед, Гордеев представил ее капитан-лейтенанту Коростылеву, чей корабль должен был доставить ее на Сахалин, а оттуда в Японию, где Анна, как предполагалось, пересела бы на корабль Российско-американской компании, идущий на Аляску.
Возглавляемый Коростылевым пароход-фрегат «Америка», хотя и вооружен был соответственно своей принадлежности военному ведомству, шел в Японское море с исследовательскими целями. Находившиеся на его борту офицеры — все выпускники Морского кадетского корпуса — увлечены были географией и составляли не только подробную карту приамурских земель, но и мало изученных еще территорий приморского побережья — среди задач, стоявших перед Коростылевым, был поиск мест для будущих флотских баз и новых поселений.
Анну по негласно установившейся договоренности никто ни о чем не спрашивал — она пользовалась на корабле не только уважением и почетом, но и всеми правами и привилегиями старших офицеров, и, как единственная дама на борту, вкушала в полной мере все прелести своей исключительности — ей доставалось все внимание и все комплименты. Но Анна не была бы самою собой, если бы позволила себе почивать на лаврах, ведя образ жизни, свойственный жуирствующим, праздным особам, и потому очень скоро убедила своих хозяев, что может быть не только приятной собеседницей и украшением офицерской гостиной, но и толковым помощником.