Она с удовольствием и старательностью изучила географические приборы и стала помогать наносить на карты полученные в ходе исследований данные, а ее каллиграфический почерк и вовсе пользовался повышенным спросом при заполнении схем и таблиц и для подписей на собранных экспонатах — один из офицеров составлял описание приамурской флоры, другой во время стоянок изучал отложения пород вдоль береговой линии. И, увлекшись этими занятиями, Анна снова вернулась к своему дневнику, который завела, прислушавшись к настойчивым советам своего первого провожатого — офицера Вельского.
«Возможно, по прошествию времени, — писала Анна, — я вынуждена буду признать, что поступок наследника, который так недавно казался мне жестоким и бесцеремонным, еще увидится мною в новом свете, ибо путешествие мое в Новый Свет постепенно приносит успокоение. Отвлекаясь от тягостных раздумий о пережитом, душа моя открывается свежим впечатлениям и проясняется, наверное, подразумевавшаяся Его высочеством мысль — нельзя начинать новую жизнь в старых стенах. И сейчас уже свой отъезд я начинаю рассматривать не как бегство или ссылку, а как движение вперед — к новым берегам и новым надеждам, к чему побуждают меня и мои нынешние спутники, ибо, изучая природу этого края, они не просто исследуют незнакомый им прежде регион, а находятся в поисках перспективы — они думают о будущем, и невольно это их настроение передается и мне…»
Естественное любопытство, вызволившее Анну из печальной созерцательности, упрочилось, когда «Америка» пришла в Хакодате. И хотя корабль стал на рейде, у Анны была возможность отправиться вместе с офицерами на берег и поближе рассмотреть жизнь этого небольшого японского порта. А так как прибытие «Румянцева» задерживалось ввиду непогоды — зима продолжала отчаянно бороться с солнцем и наступавшим теплом, Анна и два картографа отправились в горы, где провели чудесный день в японской деревушке, попробовав прежде незнакомые им блюда из свежей рыбы и риса с соевым соусом и гарнир из каких-то неизвестных растений.
На обратном пути по городу они прокатились на рикше, и, хотя Анне неловко было сидеть в коляске, которую бойко тянул босоногий возчик, она была рада укрыться в тени тента от любопытных взглядов обитателей портовых улиц и моряков.
У перекрестка при въезде в порт, везший ее рикша едва не столкнулся с другим, торопившимся им навстречу. Возчики обменялись между собою громкими криками, и на мгновение человек, сидевший в коляске, едва не врезавшейся в ту, что везла Анну, выглянул из-под тента, чтобы поторопить своего рикшу. Она почувствовала на себе его взгляд, но рассмотреть не успела — мужчина тотчас же отпрянул вглубь коляски и что-то гортанно и властно сказал рикше, отчего тот бросил перепираться со своим коллегой и заторопился прочь от порта по улице.
В первую минуту Анна заволновалась, но потом за ужином в кают-компании, где их немногочисленная группа держала ответ перед остававшимися на корабле офицерами о поездке, забыла о том инциденте. По крайней мере, так ей казалось. Но день проходил за днем — море продолжало буйствовать, и корабль Российско-американской компании не мог пробиться к Японии из-за шторма. А так как капитану «Америки» строжайше было приказано дождаться «Румянцева» и проследить за тем, чтобы госпожа Платонова взошла на его борт, экипаж фрегата временно бездействовал, заполняя дни экскурсионными поездками в горы или по побережью. И, каждый раз оказываясь в порту, Анна все не могла отделаться от странного и опасного ощущения слежки. Но так как никаких доказательств тому не нашлось, она, в конце концов, успокоилась, убедив себя, что у нее просто разыгралось воображение.
И поэтому, когда однажды молоденький быстроногий рикша, значительно обогнав по дороге другие коляски, в которых ехали сопровождавшие Анну офицеры, неожиданно повернул в проулок, отделившись от кавалькады, и повез ее по незнакомой улице вглубь города, Анна только удивилась — убаюканная равномерным ходом коляски, она отвлеклась от дороги и не сразу поняла, что произошло. А когда сообразила, что не узнает мест, по которым вез ее рикша, принялась громко призывать его внимание, пока он, наконец, не остановился, и неосмотрительно выйдя из коляски, принялась расспрашивать парнишку, жестами помогая себе в объяснении с возчиком. Но тот все качал головою, что должно было означать — не понимаю, не понимаю, а после и вовсе сбежал, оставив ее одну посреди улицы.
Конечно, Анна попыталась найти дорогу обратно, полагая, что, потеряв из виду рикшу, который вез ее, офицеры с «Америки» скоро схватятся пропажи и начнут искать свою пассажирку, но вдруг какой-то старик, мешая русские слова с английскими, подошел к ней и стал манить за собой — «русска, шип, харашо». Быть может, он знает, как найти моих товарищей, решила Анна — за время стоянки русский экипаж примелькался в порту, и она кивнула — идем.
Старик привел ее в гавань, но по другую сторону дуги, которую в соответствии с береговой линией описывал причал порта, и указал на утлую джонку с крытым верхом, предлагая спуститься в нее. А когда Анна засомневалась — правильно ли она поступает, кивнул в сторону рейда, где покачивался на волнах русский фрегат. Да он хочет отвезти меня на корабль, поняла Анна — наверное, думает заработать на этой услуге. Что же, это было понятно и вполне разумно — Анна протянула старику руку, который помог ей спуститься в лодку, и склонила голову, чтобы пройти под навес. Очнулась она уже в море — на неизвестном ей корабле, запертая в убогой каюте, и берег, который Анна видела в иллюминатор, с каждой минутой становился все дальше и дальше от нее…
— Господин Маркелов?! — с плохо скрываемым ужасом воскликнула Анна, когда матрос, больше похожий на крестьянина — из тех, что она видела в японской деревне, привел ее в маленькую кают-компанию, где из-за стола к ней навстречу поднялся бывший управляющий перминовских заводов — с наилюбезнейшей улыбкой и со словами «Рад, несказанно рад видеть вас, ваше сиятельство». — Что все это значит, Дмитрий Игнатьевич, если не ошибаюсь?
— У вас превосходная память, сударыня, — улыбнулся Маркелов, жестом предлагая Анне присесть к столу, но, заметив ее взгляд, брошенный в сторону спокойно продолжавших обедать японцев, как будто и не обративших даже головы на ее появление, кивнул, — не обращайте внимания. Во-первых, они не понимают по-русски, разве что два-три слова, да и то особенные — наша брань здесь весьма популярна, потому как оказывает удивительное убеждающее действие на экипаж. А во-вторых, им хорошо заплачено за наш проезд и молчание.
— И похищение?! — с негодованием сказала Анна, не делая и попытки занять место за столом.
— У меня довольно денег на все, — не без иронии улыбнулся Маркелов и еще раз настойчиво предложил, — садитесь, Анастасия Петровна, и поешьте — это вполне съедобное блюдо, здесь его традиционно готовят из птицы. Ничего опасного — только бульон и овощи.
— Я не стану есть, — решительным тоном отвечала ему Анна.
— Вы пытаетесь уморить себя голодом? — Маркелов удивленно приподнял брови. — Во имя чего? А, понимаю, в знак протеста! Поверьте, это все равно ничего не изменит вмоем решении, усугубится лишь единственно ваше состояние, а мне бы этого совершенно не хотелось.