— Не торопи. Пока я знаю только то, что ты и я должны умереть. Официально и желательно со скандалом. Так, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в нашей трагической гибели. Лишь в этом случае нас оставят в покое. Вопрос с имуществом мы решим просто — ты перепишешь его на меня или продашь. Это не принципиально.
— Принципиально. Продажа предусматривает купчую, где указан продавец и покупатель. С дарственной все проще. Если ты создашь какой-то фонд… — Вербин прищурил глаза, уставился на пламя свечи и стал соображать. — Фонд русского зодчества за рубежом. Не в названии дело. Я передаю фонду свою недвижимость, выступая в роли мецената. Пожертвователи могут не оглашать своих имен. Потом фонд выставляет это имущество на торги как не справившийся со своими задачам и объявляет себя банкротом. Деньги от реализации будут поступать на счет не существующего фонда и тут же переправляться на оффшорные счета, а с них на номерные счета швейцарских банков. След потеряется в начале пути, проследить переброску капиталов станет невозможным.
— Теперь ты похож на себя. Оказывается, не так страшен черт, как его малюют.
— Но для начала тебя надо превратить в другую женщину, реально существующую. Поддельные документы в таких аферах использовать нельзя. Крупномасштабная афера должна строиться на подлинных материалах, тогда она убедительна. Подлинность и есть фундамент большого обмана.
Ева вернулась к столу, поставила пустой бокал и закурила.
— У меня есть подлинные документы на чужое имя. Но сейчас не это главное. Константин Вербин должен умереть, и его дочь тоже.
— Боюсь, что эта задачка мне не по зубам.
Вербин опять занервничал и налил себе вина. У него подрагивали руки.
— Любые проблемы решаемы, папочка, если рассмотреть их со всех сторон, а не пялиться на них в лоб. У тебя есть брат-близнец, о котором никто ничего не знает.
Вербин усмехнулся.
— Мы с ним не общаемся больше десяти лет. Я его не вписывал в свои анкеты. Его не существует. Для меня, во всяком случае.
— И для других, что очень важно. Он живет в Калининской области и в Москве не бывает. Но я его навещаю, ко мне он относится лучше, чем к своим детям. Я старалась ему понравиться, будто знала, что в нужный момент он нам пригодится. Не он, так его труп.
— На ферме его не достать, ты сама рассказывала, какой стеной он отгородился от мира. Вытащить из берлоги и заманить в Москву? Нет. Не реально.
— Сколько денег на твоих зарубежных счетах?
— Не очень много. Меньше ста миллионов.
— Хватит. Ты станешь Николаем Вербиным, а он Константином, который погиб. В любом случае, из страны ты должен уехать по его паспорту. Тебе надо выписать доверенности на имя Николая Вербина, по ним ты получишь свои же деньги со счетов.
— Идея неплохая, но у этого крестьянина наверняка нет заграничного паспорта.
— Ты его и оформишь на себя как Николай. Вас никто не сможет различить.
— Кроме родственников. Жену и детей невозможно обмануть. Чтобы мне оформить паспорт, надо ехать туда, к его семье.
— Хорошее место, где можно пересидеть после того, как тебя убьют. С родственниками дядя Коля сам разберется. Они его предали. Он в таком же положении, как ты. Мафия зарится на его земли, ему угрожают. И эти угрозы не пустой звук. Как только он соберет урожай, продаст его и вернет кредиты, с ним покончат. Уверяю тебя, жить ему осталось не больше двух месяцев. Тот же срок, что отпущен тебе. Жена и сыновья перешли на сторону противника, и он об этом знает. Они хотят жить, и им предложили хорошую цену за ферму. Наследникам земля не нужна, все с радостью переберутся в Питер, у жены там родственники.
— Только не думай, дочка, будто мой брат простак и если он пасет коров, его легко обвести вокруг пальца.
— Бабушка мне рассказывала много зловещих историй о роде Вербиных. В роду всегда рождались братья-близнецы, но до старости доживал только один из них, второй погибал в молодости, и не без участия родного братца. Этот сволочизм преследует не одно поколение Вербиных.
— Ты не права. История моего отца и твоего деда — героическая история. Степан, сам не зная того, спас жизнь твоему деду. В начале войны он перешел на сторону немцев и служил в Абвере. Дорос до чина лейтенанта, числился среди лучших диверсантов, за что получил Железный крест. Максим, мой отец, воевал за родину. С войны вернулся полным кавалером орденов Славы всех степеней. Однажды в сорок третьем…
— Не продолжай. Это официальная история. Он попал к немцам в плен, Максима спутали со Степаном и отпустили, приняв его за диверсанта Абвера. Тот перешел линию фронта и рассказал эту байку следователю СМЕРШа. Ему поверили. С войны он вернулся героем. Но в сорок седьмом был арестован, а в пятьдесят третьем реабилитирован. Вы с Николаем родились в шестидесятом. Наизусть помню эту легенду. Но ты в одном прав. Родственников обмануть очень трудно. Бабушка узнала в вернувшемся с войны муже не Максима, а немецкого разведчика Степана. Братья ухаживали за одной девушкой, оба ее любили, но она выбрала Максима. Чутье ее не подвело. Потом началась война и наконец пришла победа. Живым с фронта вернулся Степан, кавалер Железного креста, врученного ему адмиралом Канарисом. Он приставил ствол ко лбу твоей матери и предупредил: «Откроешь рот, пристрелю!» И она молчала. Пришлось смириться. На деле все происходило не так. Из окружения никто не вышел. Когда Максима схватили в лесу, его и впрямь приняли за Степана. Но немцы ничего не делают без проверок. Их разведка работала не хуже нашей. Они связались с кем надо и выяснили, что Степан на месте и готовит очередную группу к засылке в тыл русских. Степана вызвали на линию фронта, и он лично расстрелял Максима, а потом пошел к нашим с новой легендой. Фокус сработал. И эту правду, а не легенду мне рассказала бабушка.
— Я ей не верю.
— Твое дело. Я не стала бы предлагать сыновьям Максима перегрызть друг другу глотки. А сыновья Степана на такое способны. Гены. Я не лучше тебя, уважаемый Константин Степаныч. Все мы ягоды одного поля. Вот поэтому я уверена, что Николай клюнет на мое предложение.
— Ив чем же оно будет заключаться?
— В том, что он должен убить тебя раньше, чем ты его. Я расскажу ему чистую правду. Мало того, у меня будут на руках доказательства. Я покажу доверенности, выписанные на его имя, и объясню, что тебе осталась лишь мелочь — получить его паспорт.
Вербин опять прищурился, глядя на пламя свечи.
— Да, красиво. На такую приманку Колька может клюнуть. Он меня по-настоящему ненавидит. Не может простить аферу с наследством, когда я оставил его без штанов и выгнал из Москвы. Но братик оказался сильной личностью, сумел встать на ноги, не имея ни гроша за душой. Честь ему и хвала. Меня смущает другое. Почему он должен тебе доверять. Ведь ты моя дочь, а не его. С какой стати встала на его сторону и что с этого будешь иметь?
— Половину от всех банковских счетов. К тому же я смогу предложить ему виноградники в Испании. Он пахарь, пусть занимается любимым делом. Ферму под Обнинском ему не удержать, он это понимает.