На освещенной площадке перед КПП вдоль шлагбаума прохаживался солдат с автоматом. Он заметил странного военнослужащего, когда тот вышел на свет и радостно замычал, разглядывая бумажку.

Резкий окрик постового неприятно удивил Композитора. Кто смеет мешать его великому плану? Да еще таким никудышным голосом! Сегодня он завершил грандиозный многолетний труд и стал обладателем самого ценного в мире секрета, а тут — нелепое препятствие в лице тщедушного бездарного солдатика. Только сейчас, остановившись перед акустическим ничтожеством, он осознал всю степень величия своего открытия.

Оглушающий вопль восторга вырвался из груди Композитора. Крик был столь мощен и неистов, что постовой втянул голову, зажал уши и попятился к домику охраны. Там встрепенулся дремавший сержант. А Композитор всё буйство чувств выплескивал в могучем утробном реве. Достигнув максимума, его крик свалился в низкий диапазон и стал похож на рычание, а затем перешел в мощный, пронизывающий невидимой вибрацией, убийственный гул.

Перепуганный сержант заперся внутри поста, скорчившись на полу. Обезумевший солдатик, оставшийся снаружи, дернул ручку, увидел в руках скобу с вырванными шурупами и в отчаянье выпустил автоматную очередь в закрытую дверь. Композитор услышал стон раненого сержанта, сжалился и добил его инфразвуковым импульсом. Дорога была свободна. Композитор поднял камешек, стукнул по металлическому шлагбауму и с интересом послушал, как тот звенит. Насладившись протяжным звучанием, он покинул войсковую часть.

Выживший солдатик так и не смог внятно объяснить, почему он убил своего командира. На одном из допросов в военной прокуратуре в Москве он услышал гул поднимающегося лифта. Солдатик застонал, оттолкнул следователя и выбросился из окна пятого этажа.

Глава 43

Круглосуточная засада, устроенная в деревенской избе в Аникееве, результата не принесла. Прошла неделя после убийства Марины Васильевой, а Композитор в свой дом так и не явился. Трифонов понимал, что врасплох преступника не застанешь, его обостренный слух издалека обнаружит спрятавшихся сотрудников. Поэтому многочисленные оперативники дежурили в электричках, на станции Литвиновка и приглядывали за всеми дорогами в Аникеево.

Однако Композитор никак себя не проявлял.

Тщательные обыски, проведенные в доме преступника, принесли много улик. Украденный магнитофон, одежда с каплями крови, резиновые перчатки, идентичные найденным на месте преступления, многочисленные фотографии жертв — полностью изобличали преступника, но не давали зацепку, где его искать. Был обнаружен добротный фотоаппарат с непроявленной пленкой, но она оказалась пустой. Никаких бумаг, кроме блокнота со стихами и чистых нотных листов, в доме не нашли.

Сергей Трифонов в очередной раз листал блокнот с вырванными страницами. Отсюда Композитор брал тексты песен для Марины Васильевой. Поэт использовал блокнот не только для стихов, но и как записную книжку. На многих страницах то тут, то там виднелись наспех записанные номера и телефоны. Их тщательно проверили, но это оказались координаты случайных знакомых погибшего поэта.

Подполковник блуждал взглядом по буквам и цифрам, пока не заметил на чистой странице выдавленные следы от ручки. Предыдущий лист был вырван. Трифонов вернулся на несколько страниц назад. Поэт писал легко и небрежно, без нажима, окончания букв скорее повисали в воздухе, чем отпечатывались на бумаге. А здесь кто-то явно давил на ручку или карандаш, старательно выводя цифры. Трифонов расположил лист под наклоном к свету и переписал то, что увидел.

Семь цифр. Как в номере телефона!

Адрес и имя абонента можно было проверить по телефонной базе, но это заняло бы время. Вполне вероятно, что кто-то воспользовался блокнотом еще при жизни поэта, и у следствия опять пустой контакт. Зачем напрасное ожидание.

Подполковник придвинул телефон и набрал записанный номер. После долгих гудков на другом конце провода устало откликнулся мужской голос:

— Алло.

— Позовите Композитора, — наобум брякнул Трифонов.

Возникла пауза. Затем собеседник перешел на вкрадчивый тон и осторожно поинтересовался:

— А вы, собственно, кто?

— Подполковник КГБ Трифонов, — представился офицер и продолжил давление: — С кем я говорю?

— Камоцкий, — гнусаво просипел мужчина. — Что вам нужно?

«Камоцкий, Камоцкий», — вертелось в голове у подполковника. Очень знакомая фамилия. А, точно! Хирурга с таким именем использовал для нужд конторы еще Бурмистров.

— Вы — хирург?

— Смею надеяться, что да.

— Что вам известно о Композиторе?

— Подполковник, я буду говорить только с генералом Бурмистровым.

— Генерал Бурмистров давно погиб! Потрудитесь ответить на мой вопрос.

— Не смешите меня. Я разговаривал с ним неделю назад.

Через полчаса заинтригованный Трифонов был уже в госпитале у профессора Камоцкого. Прежде чем продолжить беседу, он показал служебное удостоверение и велел запереть кабинет.

— Вы хорошо знали генерала Бурмистрова?

— Еще бы. Он привлекал меня для разной специфической работы медицинского характера. Я не раз бывал в его кабинете.

— Откуда вы знаете агента по кличке Композитор?

— Я обследовал его. Давал экспертное заключение. Но по требованию генерала все полученные материалы были засекречены.

— Что вы можете сказать об уникальных возможностях Композитора?

— Так как я давал слово Бурмистрову, то буду говорить только с ним.

— Генерал Бурмистров погиб.

— Вы еще скажите, что и Композитор тоже.

— Бурмистров погиб на моих глазах.

— Знаете что, подполковник, я уже не ребенок, и достаточно потрудился на ваше ведомство. Мне можно доверять.

— Поэтому я и приехал к вам. Всё, что вам известно о Композиторе, придется рассказать мне! Генерала похоронили в 53-м.

— Подполковник, мы оба знаем, что КГБ и не такие спектакли устраивал. Я лично, между прочим, делал пластические операции для некоторых ваших сотрудников.

— Хватит! Генерала нет. Теперь я веду дело Композитора.

— Бурмистров сказал иначе.

— Когда он это сказал? Семь лет назад?!

Профессор взглянул на настенный календарь, пригладил испанскую бородку.

— Не нервничайте вы так, подполковник. Это вредно для здоровья. Может, вам дать успокоительное? У нас есть хорошее средство.

— Я не потерплю насмешек.

— Ну что вы. Я от чистого сердца.

— Я сказал, хватит! Когда вы последний раз видели Бурмистрова?

— Семь лет назад.

— Ну, вот.

— А разговаривал с ним семь дней назад.