Ха, ну ясное дело, — зеркало!

И как я сразу не догадалась… Ведь это настоящий магнит, который притягивает к себе всех представительниц прекрасного пола без исключения. Если в комнате есть большое зеркало, то можно не сомневаться, что все женские разговоры будут звучать где-то возле него.

В один прыжок я преодолела расстояние между входной дверью и трюмо, осторожно отколола «жучок» от воротника своей рубашки и прикрепила его к верхней боковой грани зеркала. Что устройство может быть замечено кем-то из актрис, я не опасалась, так как по собственному опыту знала: когда женщина смотрит в зеркало, она ничего, кроме своего отражения, там не видит. Никому и в голову не придет рассматривать край зеркала.

Через несколько секунд я яростно драила полы гримерной, поминая незлым тихим словом и мрачную гримершу с ее претензиями, и эту адову работку…

Глава 6

В антракте я снова скрылась, дабы лишний раз не попадаться никому на глаза. Пока актеры поправляли костюмы и грим, курили, настраиваясь на второе действие, обсуждали реакцию публики и ход спектакля в целом, я отсиживалась в чулане, игнорируя потребность собственного организма в немедленном подкреплении энергией, хотя мой желудок то и дело взвывал от голода, протестуя против несправедливости и равнодушного отношения хозяйки к его вполне разумным и естественным требованиям.

Установив «жучок», я выполнила поставленную задачу и могла бы благополучно покинуть здание театра, вернуться к машине и перекусить, но что-то удерживало меня. Прослушивать гримерку я планировала после окончания спектакля, когда большинство актеров и обслуживающий персонал, чьи откровения меня не интересуют, разойдутся. Ведь только тогда, в тиши, возможен серьезный разговор, который, впрочем, мог и вовсе не состояться. Но я делала ставку на женскую слабинку — потребность выплакаться в жилетку. А поскольку у Риммы среди актрис сегодняшнего состава была хорошая подруга — Наталья Андреева, то ее «жилетка» подходила для этой цели как нельзя лучше.

А пока неизвестная сила влекла меня к мужской гримерке, а точнее — к креслу, заваленному одеждой Лукьянова. Скорее всего, обыск его личных вещей ничего мне не даст, но для успокоения собственной совести я не могла уйти из театра, не выполнив задуманное на все сто процентов.

Поглядывая на часы, я занялась расчетами наиболее удобного для обыска момента, когда в гримерке и около нее точно не будет лишних свидетелей. Скорее всего, такой момент предоставится во время финальной сцены комедии Бомарше, когда на сцене должны находиться все актеры, занятые в спектакле. В моем распоряжении окажется минут десять, а то и все пятнадцать, если учесть, что восторженная тарасовская публика быстро не отпустит актеров, особенно после премьеры, каковой являлся сегодняшний спектакль. Чтобы не проворонить такую уникальную возможность, я решила держаться поближе к лукьяновской гримерке.

Протирать линолеум коридора я начала издалека, чтобы об меня не спотыкались снующие между сценой и гримерными актеры. Избранная позиция позволяла мне, не отрываясь от поломоечных работ, увидеть, когда все актеры уйдут к сцене. И, прежде чем последний Крестьянин вышел из гримерки, я успела до блеска вымыть большую часть пола от лестницы до первой, особо интересующей меня, двери. Причем я уверена, что с начала функционирования театрального здания этот коридор никем не убирался столь тщательно!

Убедившись, что все актеры находятся за кулисами или на сцене и поблизости нет ни души, я проникла вместе со шваброй в мужскую гримерку и первым делом кинулась к одежде Лукьянова. Жаль, что он не носит пиджак, — во внутреннем кармане или за его подкладкой очень удобно прятать всякие тайные бумаги или вещицы. Свитер оказался чист и невинен, зато в заднем кармане брюк я обнаружила нечто интересное.

Маленькая записная книжка в твердой обложке была изрядно потрепана — по-видимому, она являлась неизменным спутником владельца далеко не первый месяц. Я поспешно пролистала ее. Перед моим цепким взором промелькнули многочисленные записи, преимущественно сделанные явно впопыхах. Насколько я поняла, большинство из них касались его работы — это были списки театрального реквизита, даты репетиций, информация о бывших гастролях в Самару, наброски для создания нового образа в очередной роли и т. д.

Я уже потеряла к блокноту всяческий интерес и хотела запихнуть его обратно в карман брюк, как вдруг на глаза попалась какая-то особенная страничка, краткая и почти аккуратная запись на которой значительно отличалась от прочих, беспорядочных и нагроможденных друг на друга. Вверху странички столбиком были выписаны имена, причем среди них не было ни одного знакомого, принадлежавшего кому-либо из сотрудников драмтеатра. Более того, одно из имен вызвало у меня негативные ощущения, в закутках памяти всколыхнулось что-то связанное с этой фамилией, но воспоминания были слишком смутными и нечеткими.

Нельзя было терять драгоценные минуты — в гримерку в любой момент могли войти. Поэтому я быстро сфотографировала страничку — вот и фотоаппарат пригодился! — и вернула блокнот на место. Подумаю над странным списком на досуге, в более спокойной обстановке.

Я вышла из гримерки, волоча за собой швабру: со стороны сцены доносился шквал оваций. Весь персонал столпился за кулисами. Вот на сцену потащили режиссера… Самое время сматывать удочки, пока эта вакхическая толпа не повалила назад, в гримерки, сметая все на своем пути! Я подхватила ведро и быстро спустилась по лестнице в подвал, справедливо рассудив, что оставшуюся территорию уберет бабка Шура. Знала бы она, сколько я заплатила за свою помощь в ее нехитрой, но изматывающей работе!

* * *

Боже, как мало порой нужно человеку для безграничной радости! Причем чем большего он лишен в жизни, тем меньше ему требуется для счастья. Эту закономерность в данный момент я прекрасно подтверждала собственным примером, после праведных трудов уборщичких блаженно откинувшись на спинку сиденья и дожевывая остатки пиццы, купленной по пути к машине в ближайшем ларьке. Желудок наконец-то перестал ворчать и бурчать, успокоился и занялся своим привычным делом.

На панели управления высвечивалось табло электронных часов. Быстро я управилась: с того момента, как я оставила орудия труда бабки Шуры в чулане, прошло всего-навсего двенадцать минут! Я была уверена, что на снятие грима и переодевание актерам понадобится как минимум на полчаса больше, а пока можно проверить качество слышимости…

Я извлекла из сумочки миниатюрный приемник и наушники и, с привычной ловкостью присоединив одно к другому, прислушалась к тому, что происходило в женской гримерной. Сквозь шумный фон иногда пробивались некоторые фразы, сказанные кем-то на повышенно-восторженных тонах. Иногда слышался смех, но ни тембр голосов, ни внятных слов нельзя было разобрать. Качество связи меня определенно не устраивало.

В своей практике я уже сталкивалась с подобными помехами, и, как правило, причиной плохой слышимости бывало слишком удаленное расстояние от объекта. Поэтому я завела мотор и подогнала машину поближе к зданию драмтеатра, остановившись в нескольких метрах от черного входа. На таком расстоянии мое прослушивающее устройство работало превосходно. К тому же новое место оказалось еще и отличным наблюдательным пунктом, откуда весьма удобно следить за выходящими из здания.