— Да… — Мне показалось, что я кричал. Но наверняка это был лишь шепот.
Редрак услышал.
— Капитан, я иду…
В его голосе были смешаны самые разные чувства. И радость — наверное, мы действительно успели стать командой. И страх…
И сожаление, со слабым, но уловимым оттенком ненависти.
Редрака Шолтри гнала на помощь ко мне вовсе не дружба. Психокод, вложенные в подсознание формулы гипнотического внушения… Если он не попытается помочь мне, он умрет одновременно со мной. И Редрак пойдет на верную смерть как автомат, как робот…
— Стой!
На этот раз мне действительно удалось закричать. Я сделал еще одну попытку отползти подальше от шлюпки. И не смог.
— Редрак! Я снимаю психокод!
Тишина. Удивленный голос Редрака:
— Но, капитан…
И дрожащий, плачущий — Даньки:
— Сергей, не надо!
— Редрак, слушай! — С заметным усилием я перешел на русский: — Седьмое ноября тысяча девятьсот семнадцатого года…
И снова тишина. Теперь, после кодовой фразы, Редрак должен вспомнить все — и процедуру психического кодирования, и смертельный приказ, предохраняющий меня от возможного предательства. Теперь он свободен. Надеюсь, что Даньке он вреда не причинит… Испугается мести Ланса и Эрнадо, даже если и захочет сорвать на мальчишке затаенную ненависть ко мне…
Тяжесть накатывалась пульсирующими волнами. Свинцовое море, ртутный океан… Я тону в нем, в его металлических волнах, в его удушливой вязкости. И воздух, втекающий в мои легкие — тяжелее воды. И каждый камешек на земле, по которой меня тащат, врезается в тело, словно клинок…
Тащат?
Пальцы Редрака сжимали мои плечи, как стальные тиски. Его лицо раскачивалось надо мной — белый, покрытый капельками овал в обрамлении черного капюшона боевого костюма.
Как он может передвигаться?
Редрак качнулся, перетаскивая меня через неприметный бугорок, и я увидел желтые точки индикаторов, пульсирующих на его плече.
Активный режим комбинезона. Вживленные в синтетику псевдомышцы несли сейчас и меня, и одетого в комбинезон Редрака. Тащили через пульсирующее гравитационное поле, давали возможность устоять на ногах. Но, увы, они не защищали от перегрузки наши привыкшие к нормальной силе тяжести тела. А комбинезон Редрака уже «выдыхался», «гас». Несколько секунд, и он упадет рядом со мной под прессом уменьшившейся, но все же непосильной перегрузки…
— Мой… комбинезон… включай, — просипел я.
Пальцы Редрака охватили мою ладонь. Из-под ногтей проступила кровь, руку пронзила боль. Когда комбинезон в активном режиме, трудно рассчитывать усилие…
Редрак коснулся сенсоров на моем комбинезоне — моими же пальцами, иначе автоматика бы не послушалась. Я почувствовал, как закололо под лопатками — включилась система неотложной помощи. А еще через мгновение тело перестало быть безвольным. Малейшее движение, намек на движение, приподнимало меня наперекор пятикратным перегрузкам.
— Твоя очередь, принц, — прошептал Редрак, оседая в моих руках. И я вдруг почувствовал нелепую, беспричинную радость — и от того, что Шолтри все же пошел мне на помощь, и от небрежно-пренебрежительного обращения «принц», и от тех естественных слов, что он произнес — вместо трагических просьб бросить его и спасаться самому…
А ведь оставайся в его сознании клеймо психокода, Редрак сказал бы именно это. Ну а Эрнадо с Лансом способны на такие мелодрамы и сейчас. Их психокод — преданность императорской власти. В том числе и мне…
Мы брели словно через густую, вязкую жижу под медленно ослабевающим гнетом перегрузки. Все дальше от разбитой шлюпки, все ближе к скале, возле которой приплясывал от нетерпения Данька, прижимающий к груди Трофея.
Мой комбинезон тоже начал выдыхаться, но и зона действия гравикомпенсатора кончалась. Мы с Редраком шли, поддерживая друг друга, напоминая не то закадычных приятелей, не то перебравших собутыльников.
— Какого дьявола ты полез меня вытаскивать? — спросил я. — Не веришь, что я действительно снял психокод?
Редрак секунду молчал. Затем спросил:
— А какого дьявола ты его снимал?
— Ясно, — искренне сказал я. — Ковыляй быстрее…
— С моей ногой ты бы полз еще медленнее…
Там, где стоял Данька, избыточная гравитация почти не ощущалась. Мы с Редраком повалились на песок — и сразу же, словно внутри меня тикали невидимые часы, я заорал:
— Лицом к шлюпке! Медицинский режим комбинезонов включить! Сейчас рванет гравикомпенсатор…
Редрак выдал такую тираду, что я всерьез усомнился, действительно ли русский превосходит галактический язык в эмоциональности? Потом мы лежали лицом к шлюпке, глядя на разгорающееся сияние вокруг черного шарика гравикомпенсатора.
Потом последовал удар.
* * *
Костер разгорался плохо несмотря на то, что валежник был сухим, как песок пустыни. Сказывалось высокогорье — на Схедмоне содержание кислорода и так невелико, а уж в трех километрах над уровнем моря…
Гравиудар вывел из строя всю аппаратуру, кроме маломощных приемопередатчиков боевых костюмов. И теперь нам предстояла ночевка в горах — если только местные власти не захотят обследовать место крушения шлюпки среди ночи. Но это было весьма сомнительно…
Проигравшие могут вызвать сочувствие. Но любопытство не могут. За нашими трупами прилетят не раньше утра.
Данька спал у костра, завернувшись в какие-то обрывки ткани, подобранные возле расплющенной в лепешку шлюпки. Редрак, побродив по окрестностям, нарвал несколько пригоршней желтоватой травы, напоминающей перезрелый укроп, и сушил ее теперь над костром, приспособив в качестве противня большой и тонкий стальной лист. Судя по остаткам надписей, раньше этот лист был заслонкой одной из крошечных детекторных амбразур. Взрыв гравикомпенсатора расплющил его. От человека при такой силе притяжения не осталось бы вообще ничего. Мелкая кровяная морось, рассыпавшиеся в пыль кости и органы просто впитались бы в землю, как горячая дробь в рыхлый снег.
Меня в очередной раз пробрала дрожь. Мне готовили невеселую участь. Спокойный, холодный диалог Храмов не имел и намека на сострадание.
А в том, что в предсмертном бреду, в те миллисекунды, когда техника всесильных Сеятелей остановила время и удерживала меня на грани бытия, я слышал именно диалог Храмов — сомнений не было. Это отстраненное знание пришло откуда-то извне — словно интонация голоса, способная раскрыть многое, не вместившееся в слова.