Все же Олег не зря так долго был связан с интригующими сюжетами громких дел и светских скандалов. Я стал нервничать, я почувствовал странный азарт и неловкость за то, что не ответил на его звонок. Я задернул все шторы, опустил жалюзи в кабинете и на лоджии. Я вдруг вспомнил, что бросил курить, а наверное, рано и зря. Мне уже не спалось. Водяная аура испарилась, и вместо неги я ощутил неприятную влажность на теле. Я достал свежее сухое полотенце и заново промокнул им всю кожу. Я был зол и какое-то время метался по комнате, чтобы сбить пожар непонятного мне возбуждения. И не смог. Я оделся и вышел из квартиры и снова вошел в нее – вернулся взять подарок для Анны Петровны и поднялся на десятый этаж.
– Проходи, чай попьем. – Она, кажется, все поняла, принимая у меня из рук коробку с кедровыми орешками в шоколаде. Иногда мне казалось, что тетя Аня всегда была старой, то есть – мудрой. Я представить не мог ее юной и пылкой влюбленной – ровный взгляд и пробор длинных, теперь уже совершенно седых волос, мягкий овал лица, как будто бесстрастный и беспристрастный тихий голос, движения мелкие, плавные, и все время казалось, будто она смотрит не на тебя, а вглубь тебя.
Анна Петровна заварила зеленый чай – не магазинный, подарочный. Отец привез такой комплект из Китая, где читал лекции в университете Харбина. Десять маленьких ювелирных коробочек, в каждой из которых – некрученые, маленькие, молодые верхние листки разных сортов зеленого чая. Чтобы понять разницу во вкусе, надо сосредоточиться на оттенках аромата – это очень тонкая процедура, требующая церемониальной погруженности в процесс приготовления и питья. Мама заваривала чайную ложку рассыпной смеси «с верхом» в большую кружку. Анна Петровна выбирала аккуратным движением несколько листиков и медленно опускала в тонкие китайские чашечки, стоявшие на фарфоровом подносе, едва не касаясь подушечками пальцев поверхности кипятка. Потом мы молча ждали двадцать минут, пока чай настоится, – я сидел за столом и крутил колесико миниатюрного блюдца от чайной пары, а она собирала на стол – у Анны Петровны всегда были вкусное печенье и восточные сласти. Я догадался: отец привез из Харбина не один подарочный комплект зеленого чая.
– Очень вкусно.
– Сереже подарили в командировке.
– Анна Петровна. – Я поставил чашечку на стол. – В следующем году мне исполнится сорок семь, а мы никогда с вами об этом не говорили.
Она отвернулась к окну.
– Почему вы терпите все это?
– Ты выбрал неверное слово. – Она посмотрела на меня с укоряющей прямотой. – Это моя жизнь. Тебя же твоя жизнь устраивает.
– Я так живу, чтобы не жить, как он.
– Значит, это не твоя жизнь.
Забавно, я никогда не рассматривал этот вопрос в таком аспекте. То есть она полагает, что все это время я живу не своей жизнью, а любыми иными не-другими жизнями. Я с удивлением взглянул на Анну Петровну – кажется, я начал понимать, почему они с отцом столько лет вместе. И почему-то вдруг разом успокоился – медленно, не отрываясь от чашечки, выпил остывший чай одним долгим глотком, поднялся из-за стола, обнял ее и вернулся к себе.
В спальне я с удобством устроился на кровати: бросил рядом с собой поверх одеяла трубку радиотелефона, подложил подушку под спину – пусть понежится и расслабится, включил телевизор – без звука, чтоб мелькало, пока буду маме звонить, и замер у засветившегося экрана, с которого на меня смотрел Олег. Адвокат Емельянов. Дорогой и успешный. Судя по тексту бегущей строки, он говорил о своей подопечной – Стелла Чернова обвиняется в убийстве мужа-бизнесмена. А еще – при невыясненных обстоятельствах, запутанное дело, сложное расследование, субъективность криминальных факторов, амнезия и неясность побудительных мотивов, если таковые были у его подзащитной. И потом – фотография Стеллы на гламурной тусовке под руку с мужем, оба кажутся такими счастливыми! И такими безнадежно красивыми.
Я не успел позвонить – раздался звонок, мама тоже смотрела «Криминальный час».
– Не стану говорить, что ты мог бы и сам догадаться сообщить своей матери о приезде, но я уже в курсе – самолет прилетел, и Глафира сказала, что, когда возвращалась из магазина, видела, как ты выходил из машины у подъезда…
Глафира! Давняя мамина осведомительница – консьержка из квартиры на третьем этаже. Когда родители переехали, она исправно доносила матери обо всем, что происходило в моей квартире или у Анны Петровны. Первое время после их отъезда я пребывал в упоении свободы и анархии, но потом тетя Аня предупредила – возвращайся пораньше, когда в подъезде дежурит Глафира Игнатьевна. Я понял – через несколько дней поменял замок в дверях и с тех пор больше девушек к себе не приводил, всегда соглашаясь проводить их домой. Мне казалось, что и отец тоже перестал появляться в нашем доме, но приметы его присутствия в квартире Анны Петровны были всегда столь очевидны, что я неизменно восхищался его умением не отказывать себе ни в чем хорошем. Я и сейчас еще не достиг такой виртуозности. А Глафира по-прежнему на посту – иногда я думаю, что силы и бодрости долголетней старушке придает ее неукротимое любопытство.
– Ты не голодный? То, что дают в самолете, есть невозможно. А у тебя нет привычки держать запас в холодильнике (мне не нужен запас, у меня, как и у папы, есть Анна Петровна). Где ты ел? Или не ел? Почему ты молчишь? У тебя болит горло? Ты не простудился в Сибири?
– Мама, сейчас лето.
– Европа замерзает, там град и ледяные ливни! Ты мне не ответил, ты голоден? Мне приехать к тебе, привезти котлеток и каши?
– Мама, мне в оргкомитете дали сухим пайком суточные, это сделано для всех, кто улетал до завтрака. Там вполне приличный набор копченостей, выпечки, соков. Я сыт, я пытаюсь поспать, на конференции была очень насыщенная программа, а завтра у меня уже лекции в первую пару.
– Хорошо, хорошо… – Мама явно отвлеклась к телевизору. Было на что: в кадре крупным планом показали лицо несчастной Стеллы – изможденное, похудевшее, круги под глазами, взгляд опустошенный и растерянный. – Хорошо, очень хорошо!
– Мама, ты о чем?
– Если ты не устал, то включи криминальный канал, там сейчас показали твою одноклассницу Климову. Я не зря говорила тебе, что дружба с этой девчонкой не доведет до добра. Представляешь, своими руками застрелила собственного мужа! Какое счастье, что я не позволила тебе создать с ней семью. А если бы это был ты?
– Не говори глупостей.
– А ты посмотри! Сам, сам посмотри! Вот дрянь-то! И прячется за адвоката. Да это Олежка!.. Вот уж не думала, что он на такое решится – защищать эту стерву.
– Мама! Мне это неинтересно! – почти закричал я в трубку, и она осеклась, засуетилась:
– Отдыхай, отдыхай, я завтра тебе позвоню.
Точно так я кричал лет тридцать назад, когда мама нашла нас со Стеллой в соседнем дворе в беседке, где мы целовались. Мама всегда ждала меня по часам, и если в десять я не возвращался домой, то она выходила искать меня, обегала квартал за кварталом. Отец однажды очень серьезно сказал: я прошу тебя так больше не делать, вечер – самое удобное время для работы, а мне приходится вставать из-за стола, отрываться от бумаг и бегать по улицам за твоей сумасшедшей матерью, которая вбила себе в голову, что с ее сыном случилась беда. Я старался выполнять эту просьбу. Но чудесные школьные годы закончились год назад, стояла студенческая весна – одуряюще теплая и пряная. И в тот день Стелла почему-то тоже не хотела идти домой.