Ярое городище. IX век н. э.
* * *
На пиру княжьего сотника собралась вся военная знать Ярого городища. Бряцали мечи, кубки, ржали кони, беспрестанно раздавался хохот, играла веселящая громкая музыка, в полной суматохе сновали ярко наряженные женщины.
Праздновали удачное полюдье — сбор дани. Охапки меха, собранного с каждого дома покоренных деревень, валялись на возах блестящими кучами. Это были настоящие сокровища. Шкурками можно было расплатиться на любых торгах. Рабы, сгрудившиеся около повозок с мехами, старались не привлекать к себе внимание, чтобы не попасть под руку разгоряченным и опьяненным возвращением домой воинам. Челядь, которой Русь тоже много торговала, высоко ценивалась, особенно молодые и красивые рабыни. Чем моложе и красивее девушка, тем больше шкурок была ей цена.
Дружинники, ликуя по поводу возвращения домой, с радостью садились за обильные столы с дичью, медом и пьянящим варевом. Наскоро оговаривались сроки подготовки судов для отправки в Царьград на продажу собранной дани, женам приказывалось разобрать личную поклажу, слуги уводили коней, и гвалт стоял невыносимый.
В основном рабы выглядели усталыми и равнодушными, глаза их лишь тогда загорались, когда ветер доносил ароматные запахи от уставленных кушаньями столов.
— Мишек, не надо! — уговаривала немолодая заплаканная женщина своего сына. — Если кто-нибудь заметит, то отберут тебя у мамы. Не делай этого!
Ребенок, не обращая внимания на мать, тянулся к валяющимся рядом с возом раздавленным яблокам. Видимо, муки голода стали для него невыносимыми.
Девушка, сидевшая у самых колес повозки и не проявляющая до этого никакого интереса к окружающему, выдернула руку из ослабшего узла пут из пеньковой веревки и, протянув ее к яблокам, собрала для малыша сочные, перепачканные землей куски.
Тут же прямо над ней запела бечева хлыста. Со звонким щелчком хлыст ударил в то место, где мгновение назад была рука молодой рабыни, взвился снова со звуком, похожим на вздох, но опуститься не успел.
— Остановись, Гнешка! — произнесла жена сотника, не повысив привыкшего повелевать голоса, но так, что слуга беспрекословно повиновался. — Не видишь, девочка голодна.
Молодая чумазая рабыня с удивлением подняла живые, горящие глаза на женщину, очень ее заинтересовавшую. Открытое умное лицо, высокий лоб, властные губы, шикарная одежда из тонкой ткани и меха, длиннющие рукава которой свисали до самой земли. Такой хозяйке невозможно было прекословить. Во всяком случае, с трудом нашелся такой, который сумел бы сделать это.
Заметив, как ребенок с удовольствием чмокает, грызя яблоко, женщина, изогнув бровь, добавила:
— Девочка добывала пропитание не для себя. Эти люди давно не ели, прикажи накормить рабов.
Подождав, пока Гнешка отправит своих помощников с необходимыми поручениями, она распорядилась, чтобы рабов разместили на ночлег.
— Все равно до завтра никто не будет делить добычу.
Пока маленькая рабыня размышляла о том, хороша ли такая отсрочка и можно ли будет в эту ночь бежать, за спиной у женщины возник сам сотник Сивой, прозванный Сильным.
Это был бородатый, высокий, молодой, как и все воины, мужчина, успевший отличиться перед князем и доблестью, и отвагой, и честью. Лицо, покрытое загаром, казалось грубым из-за шрамов, глаза искрились серым холодом, как тающий лед.
Казалось, что даже общий гвалт утих, а рядом с ним властная женщина, его жена, стала будто бы меньше ростом. Сотник на этой земле почти что князь, он здесь и суд, и власть, и всему хозяин. Сивой кинул на жену тяжелый взгляд, хмыкнул в задумчивости, перевел глаза на толпу рабов и коротко сказал, указывая на притихшую девушку:
— Подготовь мне эту.
Женщина напряглась, но, ничем не выдавая своего состояния, проговорила:
— Сивой Сильный, она же совсем ребенок!
— Я выбираю ее, — повторил сотник голосом, не терпящим возражений.
— Хорошо, Сивой.
По тому, как она поджала губы, девочка поняла, что выбор мужа женщине не понравился. Ей, рабыне, и вовсе выбирать не приходилось, поэтому она молча поднялась, повинуясь жесту женщины, и стояла, дожидаясь, пока Гнешка освободит ее от пут.
— Как тебя зовут? — обратилась к ней женщина.
И девушка ответила ей так, как отвечала всем, хотя жена сотника нравилась ей во много раз более остальных.
— В землях, откуда я родом, врагу не называют своего имени, дабы он не обрел над тобою власть.
Женщина рассмеялась. Эта рабыня забавляла, несмотря на то, что глянулась ее мужу. И видела она в ней много общего с собой.
— Разве не властвую я над тобою сейчас, как и муж мой? Он взял тебя как дань. Родной отец откупился тобою от непосильной обузы подношений князю. Обычаи твоей родины не имеют значения здесь.
— Мой отец был мудр и желал мне всех благ. Он верил, что сила и мудрость предков не дадут мне пропасть на чужбине. После шести лет рабства я смогу вернуться домой.
— Все сначала верят в это, — с горькой грустью сказала женщина и отвернулась, затем снова обратилась к девушке:
— Я назову тебя Любавой, — сказала она так, чтобы слышал собравшийся уходить сотник. — Наш владыка выбрал тебя.
Слова женщины были холодными и пустыми. Любава почувствовала это всем своим телом, как почувствовала и то, что радости ей этот выбор не сулит.
«Что сейчас будет? Насилие? В жертву принесут? Ну не будут же замуж ее выдавать, в самом деле! Тогда к чему эти церемонии?»
Тем временем сотник вернулся к дружине, женщина двинулась в сторону высокого своего терема, а девушка, обретшая новое имя, поплелась следом под сверлящими взглядами соплеменников.
В тереме ее встретила толстая рабыня с узкими глазами. Она сразу же обшарила новенькую взглядом и неприязненно буркнула.
— Пойдем в баню, кляча тощая. Будем тебя для хозяина до ума доводить. Как звать-то тебя?
— Любава, — с обманчивым спокойствием проговорила девушка. Она все отчетливее понимала, что ни с кем, кроме хозяйки этого дома, ей разговаривать не хочется.
— Любава так Любава. Всем вам одна дорога, — рассмеялась женщина.
Затем долго и с отвращением терла сидевшую в деревянном корыте Любаву.
Девушка перестала что-либо понимать. Никто не собирался ничего объяснять, все были к ней если не злы, то неприязненны… Одно становилось ясно — ее ждет что-то неприятное.
Во время похода, видя, как дружинники группами и поодиночке насиловали рабынь, Любава с трудом представляла, что может быть еще хуже. Она была рада, что на протяжении всего пути никто из дружины сотника не обратил на нее внимания. Она пряталась за широкими спинами других женщин, которых уводили в полон. Волосы подбирала под ворот одежды, при каждом удобном случае пачкала себе лицо и жалась к повозке. От мужчин держалась подальше, стараясь как можно меньше попадаться им на глаза.