– А ведь добрались, слава богу! – выбираясь на берег, перекрестился отец Амвросий. – Да ты, Афоня, на колени-то покуда не падай – помогем-ко робятам лодку вытащить.
Споро вытянув лодку на каменистый берег, спасенные дружно уселись в траву. Да что там уселись – повалились без сил!
Лишь Маюни обернулся да тихо поблагодарил колдуна:
– Спасибо тебе и твоим богам спасибо. Я вижу, ты великий шаман, Енко Малныче, да-а.
– А я вижу – ты один догадался, что здесь сейчас произошло, – устало улыбнулся молодой щеголь. – Поможешь мне с оберегами?
– Ну, конечно… да-а!
Ничего больше не сказав, колдун упал навзничь и тут же уснул, спокойно и тихо.
Атаман же Иван Егоров, прогнав сон, все ж поднял казаков на ноги:
– А ну, братцы, пройдемся-ка по бережку. Поглядим – может, кто еще спасся?
– А чего долго глядеть-то? – поднимаясь, отец Амвросий расслабленно кивнул вдаль. – Вон немец бежит!
– Скорей, ковыляет… – Иван помахал рукой. – Эй, эй, Ганс! Мы здесь!
Вскоре счастливо спасшийся Штраубе уже обнимался со всеми по очереди:
– Ведь едва не утоп, господа мои! Так ноги свело – думал, капут. В струю какую-то попал, в течение – на берег и вынесло.
– Так, может, еще кого?
– Да покуда никого, кроме вас, не видал, клянусь святой Бригитой!
– Что с ногой? – озабоченно поинтересовался священник.
Немец презрительно отмахнулся:
– Так, потянул малость.
– Говоришь, больше никого на берегу и не видал? – погладив на виске шрам, атаман недоверчиво покачал головою.
– Да, сказать по правде, особенно-то не присматривался, – усевшись на плоский камень, Штраубе вытянул ногу и, глянув на Маюни, попросил: – А ну-ко, дерни!
– Давай я лучше! – гулко засмеялся Михейко Ослоп. – Посейчас вот, портки токмо выжму, и дерну!
– Нет уж, – наемник отрицательно покрутил головой и хмыкнул. – Ты, Михаэль, мне еще и ногу невзначай оторвешь! Пусть уж лучше остяк.
– Он же слабосильный!
– Зато лекарь – добрый.
Пока Маюни занимался ногой немца, остальные, разбившись на две группы, разошлись по берегу – одни (с атаманом) – налево, другие (теми командовал Сиверов) – направо, туда, откуда только что приковылял Ганс. Команда атамана прошлась просто так, а вот Сиверову повезло куда больше – на отмели, у камней, обнаружили несколько тел, точнее говоря – четыре, из которых два оказались трупами, а вот трое – Семенко Волк, атаманов оруженосец Яким и молодой Короедов Семка – подавали признаки жизни, Семка даже заулыбался обрадованно, завидев своих.
Пробормотал:
– Другуи-и-и…
И свалился в беспамятство, придя в себя лишь ближе к вечеру, стараниями остяка Маюни. К этому времени ватажники уже разложили костер, разбили шалаши, да после безуспешных поисков помянули погибших, после чего собрались на небольшой совет по поводу того, что делать дальше – какой дорогой возвращаться в острог. Или идти вдоль берега, на севере, или – тайгою, как шли когда-то тот же Афоня да колдун Енко. Тайгою удобнее – прокормиться легче, дичи полно, впрочем, на побережье можно было ловить рыбу. И еще возник вопрос об обещанной дружественно настроенному колдуну помощи.
– Ты, Енко, скажи – до оберегов твоих идти далеко ли?
– День пути на восход солнца, – не задумываясь ответил сир-тя.
– Тогда все вместе пойдем. – Егоров покивал головой. – Проводим тебя, а потом повернем к морю. Ты что подпрыгиваешь, Семен? Сказать что-то хочешь?
– Хочу, атаман. – Бледный, еще не до конца оправившийся от всех случившихся напастей казак Семенко Волк поднялся с камня. – Про берег сказать хочу, про тот, куда нас прибило. Думаю, течением тем и что другое со струга вынести может, что в лодку не влезло – оружие какое, припасы, да всякое, что в дальнем пути пригодиться может. Глянуть бы, атамане!
– Глянем, – заверил Иван. – Завтра с утра раненько и поглядим, а посейчас – спать всем приказываю. Больно уж утомились.
– А в караул, господине, кому? – поинтересовался опытный Чугреев.
Атаман погладил шрам:
– Поначалу сам постою, а потом…
– Потом я могу, господине, – тотчас же вызвался верный оруженосец Яким.
Ватажники посмотрели на него с удивлением – слишком уж много слов сказал сейчас этот всегда молчаливый парень. Видя всеобщее внимание, Яким потупился, застеснялся, и Иван добродушно хлопнул его по плечу:
– Благодарствую, Якиме, что вызвался. Разбужу!
Светлая золотисто-сияющая ночь, озаряемая призрачным светом двух солнц, прошла спокойно, никто на казаков не напал, никакое зверье рядом в кустах не рычало, даже не били крылами шумные ночные птицы, лишь ближе к утру, выискивая добычу, закричали надрывно бакланы.
Проснувшись, ватажники дохлебали вчерашнюю жирную ушицу, за ночь превратившуюся в холодец, а затем, оставив в лагере сторожей и отсыпавшегося Якима, отправились вдоль по бережку к тому месту, куда выходило мощное морское течение. И впрямь, тут и там меж камней валялись какие-то обломки, выделанные оленьи шкуры, мешки…
– Опа! Вяленая рыбка! – развязав один из мешков, радостно воскликнул Чугреев. – Берем?
Иван махнул рукой:
– В дороге сгодится, берем. Тем более она ничего почти и не весит.
– А у меня – кафтан да рубаха! – похвалился Семенко Волк. – Никто своей одежонки не признает?
– Не… Это, кажись, кого-то из погибших… царствие им небесное!
Молодой Сема Короед зря не орал, но все вокруг просматривал с надлежащим тщанием, а вдруг что-то ему лично сгодится? От сапог он бы не отказался, тем более от оленьей куртки… а вдруг и какой, с рукояткой из кости резной, ножик цены немалой?
Напрасно шарил глазами Семка, ничего подходящего не попадалось… хотя… вот… нет, просто гнутая палка какая-то… тьфу!
– Не палка это, Сема, а штевень! – поучительно хмыкнул идущий позади Костька Сиверов. – Почитай, главная часть струга… Хотя, да – больше от нее толку нету.
Разочарованно отпихнув обломок ногой, Короед зашагал себе дальше, за ним – Сиверов, а за тем… за тем неспешно шагал Енко Малныче. Просто так, прогуливался… пока не почувствовал вдруг у себя под ногами, в траве, остатки какой-то злобной силы!
Остановившись, колдун напряженно нагнулся… Сила чужого колдовства исходила от гнутой корабельной палки, которую кормщик Сиверов только что обозвал штевнем. Наступив на него, Енко скривил губы в едва заметной улыбке и быстро прочитал заклинание, чувствуя, как растекается, погибает под его стопой чей-то злобный наговор. Чей-то? Колдун точно знал – чей. Непонятно, зачем Митаюки-нэ понадобилось заговорить струг от дороги домой, обречь на гибель? Ведь все вчерашнее рысканье, подводный камень, крушение – не просто так сами собой появились. Теперь-то уж это ясно, не ясно правда, зачем… хотя, если порассуждать… женщины – даже колдуньи – вовсе не так умны, как им почему-то кажется.