Великий шаман отец Амвросий устроит моление завтра… а он, Маюни, чего ж будет завтра ждать? Сейчас, ближе к концу лета, ночи уже стали темнеть – самое время для моления.
Не говоря ни слова казакам, юноша незаметно выскользнул из избы и, погладив ладонью бубен, привычной дорожкою зашагал к болотам.
В пустой, да и так-то не очень обжитой еще атаманской избе было неуютно и холодно – с моря дул сильный, поднявшийся к ночи, ветер, а печь в избе так еще и не сложили, хоть и собирались к осени, даже натаскали с отлива камней, припасли глину.
– Ниче, не замерзнем, – чиркнув огнивом, Иван ловко высек искру, подпалил трут, а уж от него зажег добрую лучину – из березового топляка, – горевшую долго, ровно и ярко.
– Ты почто, друже, засветил-то? – отец Амвросий перекрестился на висевший в красном углу образ и смачно зевнул. – Уж и почивать пора, завтра вставать раненько.
– Встанем, – пошарив под балками, Иван покачал головой и, заглянув под лавку, вытащил оттуда небольшой сундучок. – Я вот только чертеж сделаю – изображу, кому куда завтра идти. Так, чтоб всем все ясно было.
– Доброе дело, – покивал святой отец. – А ты что ищешь-то?
– Да ведь чертеж-то землицы, берега того, у меня был, еще на Пасху сделанный. Все время тут, в сундучке, лежал, вместе с чернильницей. Хороший чертеж, на фрязинской бумаге. Господи, да куда ж он запропастился? И чернильницы что-то тоже не вижу.
– Может, в другом месте где?
– Вот я и ищу… Хотя, все на своем месте лежать должно.
– Так супружница твоя, – отец Амвросий снова осенил себя крестным знамением – на ночь. – Может, куда убрала. Чернила то есть?
– Казаки сажи принесут – водицей разбавлю… Во, как раз идет кто-то… Верно, несут.
Быстрые шаги застучали по ступенькам недостроенного крыльца, в дверь как-то несмело стукнули…
– Да заходите уже! – нетерпеливо воскликнул Иван. – Давайте свою сажу.
– Сажу? – войдя, Афоня с порога перекрестился на Богородицу и озадаченно уставился на атамана. – Какую такую сажу, господине?
Атаман и сам подивился удивленью послушника:
– Так казаки обещали… Я думал, ты принес.
– Не, – помотал головой юноша. – Не принес.
– А зачем пришел-то?
– Господи! – припозднившийся визитер изменился в лице и снова перекрестил лоб. – Я ж с докладом! Посейчас, как в церкви нашей святой песок с пола вымел, на погост заглянул… А могил там прибавилось! Целых четыре – свежие. Видать, схоронили недавно.
– А кого? Кого схоронили-то? – вздрогнул Иван.
– Христианские души, а кто – Бог весть…
– Дурья твоя голова, Афонасий! – отец Амвросий живо вскочил с лавки. – Так в книге-то церковной записи должны быть!
– Должны, – скорбно развел руками послушник. – Дак, только кому их и делать-то, коль мы с тобой, отче, в отъезде были?
– И правда, – священник сконфуженно замолчал потянулся к стоявшему на столе кувшинцу… – Ой! Ты чертеж искал, атамане?
– Искал…
– Так глянь, на столе бумага-то…
– Господи ты Боже! – Иван проворно перевернул расстеленный на столе бумажный лист и расхохотался. – Ну, вот он, чертеж земельный! Нашелся-таки… А могилки мы с утреца глянем, как рассветет. Может, и угадаем, кто в них. Ежели казак, так где-то рядом ножны ищи, а ежели баба – прялку. Так ведь делают…
– Язычники токмо! – закрестился отец Амвросий. – Двоеверы! Афоня, все у тебя? Ну и ступай тогда, а ты, атамане, чертеж свой рисуй…
– Так сажа…
– Афоня принесет… верно, сыне?
– Посейчас, святый отче, метнуся!
Послушник тот час же выбежал, загрохотал по крыльцу сапогами, ворвавшимся в дверь сквозняком едва не загасило лучину. Иван поспешно прикрыл пламя руками и поудобнее разложил карту.
– Черт! Тьфу ты, тьфу ты, прости господи, – невзначай помянув нечистого, атаман поспешно перекрестился.
Отец Амвросий подался вперед:
– Что такое?
– Да чертеж кто-то трогал! – возмущенно пояснил Егоров. – Верно, жена невзначай. Вона, весь угол чернилами залит… Опа! И написано чего-то-сь…
– А ну-ка, сыне, прочти!
– Любезнейший супруг мой, – прочитав, Иван осекся. – Вот ведь дело! Письмо!
– Читай, читай дале, – священник заинтересованно уселся на скамью, напротив атамана. – У тебя жена-то грамотна, вон что… не знал!
– Любезнейший супруг мой, – голос атамана звучал в необжитой избе громко и гулко, – едва вы отплыли, как вскорости пришла к нам беда… Беда пришла, отче!!!
– Беду перебедуем. Читай!
– На священномученика Леонтия случился меж девок полоняных мор.
– Мор! От те, Господи!
– И мор тот от дев к казакам мнози передался, и четверо душ померло казаков, в лихоманке сгоря огненной, а дев померло без счета. Без счета!
Оба – и чтец и слушатель – наскоро пробормотали молитвы, после чего атаман, откашлявшись, продолжил:
– Матвей Серьга, за старшого оставленный, собрал поскорей круг – на круге и порешили от мора в леса на тот берег бежати и там обретатися какое-то время, а на кого уж лихоманка найдет, тем подале от других, наособицу, держатися, и так бытии, покуда на остроге холода и морозцы первые не настанут, да мор не уйдет.
– Вот ведь мудр оказался Матвей-то, – покачал головой священник. – Верно все рассудил. Ох, Господи-и-и… то ведь язм, язм во всем виноват – коли б с вами не пошел, учинил бы молебен, молились бы – вот и ушла б лихоманка, помог бы Господь-то. А так – пришлось казачкам бегством спасатися – не от врагов – от мора!
Иван погладил висок:
– Так мор-то, отче, любого врага лютее. Ох, Богородица Пресвятая Дева, кабы не сгинули все! Ежели не сгинули, так найдем, сыщем – далеко-то они вряд ли ушли.
– Ой, не скажи, не скажи, Иване, – помолившись, возразил батюшка. – Там, на том берегу-то – мало ли что? Может, не дай бог, людоеды или звери какие – могли казачки куда угодно уйти. А супружница твоя умна – ишь, подумала, вдруг мы до осени вернемся, а острог пуст! Что ж сам-то Матвей знак не оставил?
– Так он грамоте не обучен, – атаман покусал усы. – Да где ж там наш Афоня-то с сажей?
Утром ватажники чин-чинарем отстояли молебен, после чего приступили к делу, оставив в остроге тех, кто постарше, подомовитее – отца Амвросия, Чугреева Кондрата да молчаливого Якима, да им в помощь – молодого Семенку Волка, да еще с полдюжины казаков. Остальные – в основном молодежь – по очереди выбрались с острова на утлом челне и приступили к поискам. Разбились на два отряда, первым командовал сам атаман, Иван Егоров сын Еремеев, вторым – веселый немец Ганс Штраубе. Первый отряд повернул по берегу на север, второй – на юг, так и должны были идти ровно двое суток, тщательно исследуя каждую более-менее крупную речку или протоку.