Я сама проснулась в восемь утра и смотрю на него вот уже два часа.
Как правило, он просыпается в половине шестого. Иногда даже раньше.
Я беспокоюсь о том, не пропустил ли он сегодня какие-нибудь свои важные дела. Я же понятия не имею, были ли у него запланированы какие-нибудь встречи на сегодня или он должен был куда-то поехать сам. Я не знаю, нарушил ли он свое расписание и повестку дня на сегодня тем, что проспал так долго. Я не знаю, придет ли сюда кто-нибудь, чтобы проверить, все ли у него в порядке. Я вообще ничего этого не знаю.
Я знаю только то, что мне не хочется будить его.
Мы вчера долго не засыпали.
Я провожу пальцами по его спине. Меня все еще немного смущает слово ЗАЖГИ, вытатуированное у него на коже. Я пытаюсь привыкнуть к его шрамам и смотреть на них уже по-другому, не вспоминая о тех страданиях и мучениях, которые он вынужден был терпеть всю свою жизнь. Я просто не смогу вытерпеть ужас всего этого. Я сворачиваюсь клубочком возле него, кладу лицо на его спину, обнимая его обеими руками. Потом целую его в позвоночник. Я чувствую, как он дышит. Вдох – выдох. Так спокойно и ровно.
Уорнер шевелится. Чуть-чуть.
Я сажусь в кровати.
Он медленно перекатывается, все еще находясь в полусне. Кулаком протирает глаза. Несколько раз моргает. И тут он видит меня.
Улыбается.
Такой сонной-сонной улыбкой.
Я не могу удержаться и улыбаюсь ему в ответ. Я чувствую себя так, как будто меня разломили на две половинки и наполнили до отказа солнечным светом. Никогда раньше я еще не видела сонного Уорнера. Никогда мне не приходилось просыпаться в его объятиях. Я всегда видела его собранным и бодрствующим, готовым к любым свершениям.
Сейчас он мне кажется даже немного ленивым.
Это восхитительно.
– Иди сюда, – говорит он, протягивая ко мне руки.
Я оказываюсь в его объятиях и прижимаюсь к нему. Он целует меня в макушку и шепчет:
– Доброе утро, любимая.
– Мне нравится, – отвечаю я и улыбаюсь, хотя он этого сейчас не видит. – Мне нравится, что ты называешь меня любимой.
Он смеется, и его плечи при этом немного подрагивают. Он перекатывается на спину, руки вытянуты по бокам.
Боже, как великолепно он выглядит без одежды.
– Никогда еще так чудесно не высыпался, – негромко произносит он. Усмехается, но глаза у него еще закрыты. Ямочки появляются сразу на обеих щеках. – Я чувствую себя так странно…
– Ты очень долго спал, – говорю я и переплетаю свои пальцы с его.
Он смотрит на меня через щелочки глаз:
– Правда?
Я киваю:
– Уже поздно. Половина одиннадцатого.
Он напрягается:
– Да?!
Я снова киваю:
– Мне не хотелось будить тебя.
Он вздыхает:
– Боюсь, что придется вставать и заниматься делами. У Делалье, наверное, уже был инфаркт.
Пауза.
– Аарон, – осторожно начинаю я. – А кто он такой, этот твой Делалье? Почему ты ему настолько доверяешь?
Он глубоко вздыхает:
– Я знаю его очень долго. Много-много лет.
– И это все?.. – спрашиваю я, немного отстраняясь, чтобы заглянуть ему в глаза. – Он знает о нас так много, и о нас самих, и о том, чем мы занимаемся, что мне иногда становится как-то тревожно. Помнится, ты говорил мне, что все твои солдаты тебя ненавидят. Разве он не вызывает у тебя подозрений? Может быть, стоит доверять ему чуточку поменьше?
– Наверное, тебе действительно кажется, что я должен так поступить.
– Но ты же меня не послушаешь.
Уорнер встречает мой взгляд. Голос его становится нежным.
– Он отец моей матери, любовь моя.
Я застываю на месте и даже немного отклоняюсь назад:
– Что?!
Уорнер смотрит в потолок.
– Он твой дедушка? – Я резко сажусь в кровати.
Уорнер кивает.
– И давно ты это узнал? – Я не знаю, как мне успокоиться после такого признания.
– Всю свою жизнь, – отвечает Уорнер, пожимая плечами. – Он всегда был рядом со мной. Я знаю его в лицо с детства. Я видел его в доме, потом на собраниях за Оздоровление, организованных моим отцом.
Я так поражена, что не знаю, что и сказать.
– Но… ты относишься к нему как…
– Как к своему лейтенанту? – Уорнер потягивается. – Но он и есть мой лейтенант.
– Но он член твоей семьи…
– В этот сектор его взял мой отец, и я считал, что он такой же, как и тот, кто наделил меня половиной моего ДНК. Он никогда не навещал мою мать. Никогда не спрашивал про нее. Он вообще ею не интересовался. Делалье потребовалось девятнадцать лет, чтобы завоевать мое доверие, и я лишь однажды позволил себе такую слабость, потому что сумел прочувствовать его искренность, которой он не изменил с годами. – Уорнер молчит, потом добавляет: – И хотя мы даже немного стали фамильярничать друг с другом, он никогда не признается в том, что мы с ним родственники.
– Почему нет?
– Потому что он точно такой же мой дедушка, как я – сын своего отца.
Я долгое время смотрю на Уорнера, но потом все же понимаю, что продолжать этот разговор не имеет никакого смысла. Мне кажется, я сумела его понять. У него с Делалье нет ничего общего, кроме как странного официального уважения соответственно статусу каждого из них. А то, что у них одна и та же кровь, еще не делает их одной семьей.
Уж кому об этом знать, как не мне.
– Значит, тебе уже пора уходить? – шепчу я, втайне сожалея, что вообще начала этот разговор о Делалье.
– Нет, еще не сейчас. – Он улыбается. Дотрагивается до моей щеки.
Мы оба молчим.
– О чем ты сейчас думаешь? – спрашиваю я.
Он наклоняется ко мне, нежно целует. Потом встряхивает головой.
Я касаюсь его губ кончиком пальца.
– Вот здесь имеются секретики, – говорю я, – которые мне не терпится услышать.
Он в шутку пытается укусить меня.
Я отдергиваю палец.
– Почему ты так приятно пахнешь? – спрашивает он, улыбаясь и уходя от ответа на мой вопрос. Он снова наклоняется и целует меня в подбородок и шею. – Я от этого аромата просто с ума схожу.
– А я у тебя мыло потихоньку ворую, – признаюсь я.
Он удивленно приподнимает брови.
– Прости. – Я чувствую, что начинаю краснеть.
– Перестань, – вдруг совершенно серьезно заявляет он. – Ты можешь забирать любые вещи, которые принадлежат мне. Можешь взять себе все мыло, которое у меня есть.