Однако в это время светловолосый повернулся к нему… и вся усталость тотчас оказалась забыта, ибо вместо глаза у этого человека зияла пустая глазница. Дыру покрывала коркой черная засохшая кровь.
– Это и есть тот щенок? – спросил мужчина, подаваясь вперед в своем кресле.
В зале послышались смешки.
– Его зовут Эриш, – сказал рыжий. – Он у нас уже скоро два года.
Светловолосый поднялся на ноги. На миг показалось, будто он готов пошатнуться. Кто-то даже шагнул вперед – поддержать, но он отмахнулся. Подойдя к Эришу, опустился перед ним на корточки, так что жуткая глазница оказалась прямо у мальчика перед носом:
– Ты хорошо себя ведешь?
Эриш снова ощутил, как подступили к глазам слезы, но, вспомнив предупреждение рыжего, сосредоточился на здоровом глазе собеседника. Тот был черен и холоден, как вода в глубоком колодце.
– Да, господин! – с заученной четкостью ответил мальчишка.
– Я – твой император. Зови меня государем, дитя.
Единственный глаз не моргал.
Эриш совсем запутался, он не знал, к чему все это, но вдруг его осенило, и он громко ответил:
– Да, государь!
Люди у него за спиной опять засмеялись.
– И что нам с ним делать? – Император выпрямился. – Флавий, твое мнение?
– Все его родные мертвы, – ответил ворчливый солдат. – Надо бы и ему… того. Иначе в будущем не оберемся хлопот.
– А ты что скажешь, друг мой, Шаскара? – Император кивнул и повернулся к рыжему.
– Флавий прав, – пожал плечами тот. – Это семейство истреблено. Вплоть до самых отдаленных тетушек и кузин. Минует лет десять – никто о них и не вспомнит. Между тем на этого мальчишку уже потратили свое время лучшие преподаватели Города. К тому времени, когда ему придет пора стать воином и драться за Город, он давно будет его верным сыном.
Мальчишка смотрел то на одного, то другого, гадая про себя: чье семейство истреблено? О чем вообще говорят?
– Что ж, друг мой… – Император хлопнул рыжего по спине. – Будем надеяться, нам не придется жалеть, что сегодня послушали твоего совета. Гальяр!
Из тыльной части комнаты тотчас возник солдат – огромный, бородатый, в полном вооружении. При виде его придворные стали переговариваться. Раздался смех, какие-то возгласы, смысла которых Эриш не уловил. Когда бородач приблизился, мальчик увидел: он нес что-то круглое, насаженное на палку. Приветственные возгласы стали громче, император заулыбался. Он сделал знак солдату, и тот со стуком опустил палку на пол перед мальчишкой. На ней торчало что-то вонючее, позеленевшее и лохматое. Штуковина смахивала на одну из тех резных голов при входе во дворец, только эту не то плохо сделали, не то вовсе испортили. Зачем солдат показывает ему ее? Он непонимающе вскинул глаза на императора: может, тот объяснит?
– Это твой отец, малыш, – сказал государь, указывая на смердящую зелень. – Разве ты своего папу не узнаешь?
Эриш не очень понял, что все это означало. Зато он успел успокоиться, ни о каких слезах больше не было речи. Кажется, император чего-то от него ждал, но вот чего? Он никак не мог догадаться.
Светловолосый обвел взглядом громадный зал.
– Отныне, – сказал он, – отцом тебе будет Город. А ты станешь ему добродетельным сыном!
* * *
Его настоящее имя было Эриш, но жившие в Алом дворце много лет называли его просто Щенком, хотя случай, породивший прозвище, был довольно скоро забыт.
Он рассказал товарищам по казарме, что видел императора и называл его государем. Большинство в ответ фыркали. Как выяснилось, многие из мальчишек в разное время встречались с самодержцем, а кому не привелось, нипочем не желали в том сознаваться. Мальчик присматривался к лицам рослых бородачей с оружием, каждый день попадавшихся навстречу, и время от времени видел то «друга моего» Шаскару, то человека по имени Флавий. Шаскара с ним не заговаривал, но разок подмигнул. Мальчик бережно сохранил в памяти это мгновение, пронеся его сквозь изматывающие упражнения, бесконечные часы фехтования и занятия словесностью, особенно тягостные для того, кто голоден и озяб. Все ученики довольно скоро выучились красть с дворцовых кухонь съестное. Эриш, неизменно бдительный и осторожный, с изумлением обнаружил, что и наставники, и повара смотрели на это сквозь пальцы. Правда, если воришек ловили с поличным, наказание было суровым. Били их так, чтобы только увечий не причинить.
Он был самым младшим и маленьким, и первым непростым уроком, который ему пришлось усвоить, – это необходимость сидеть тихо и не высовываться. Еще он обзавелся не то чтобы друзьями, просто необходимыми союзниками, в лице двух братьев, которых звали Сандер и Томи. Они держались друг дружки, чтобы при случае отбиваться от парнишек постарше. Потом однажды утром он проснулся и увидел, что постели братьев пусты. Собравшись с духом, он подошел к учителю фехтования и спросил, куда они делись.
Это был немолодой человек с продубленной кожей, ветеран множества битв, с глубоким старым шрамом поперек бритого черепа. Он сердито посмотрел на мальчишку, и Эриш съежился, ожидая затрещины: этот сшибет с ног не задумываясь.
Однако учитель внезапно вздохнул, словно от усталости:
– Они отправились домой, Эриш. Они вернулись домой.
Воодушевленный его разговорчивостью, Эриш отважился негромко спросить:
– А я когда поеду домой, господин?
– Если будешь прилежно учиться. – Наставник присел рядом и положил руку ему на плечо. – И усердно упражняться в поле, тогда император однажды отпустит тебя домой.
Это обещание очень долго придавало мальчику сил. Он делал все, что ему велели, часами просиживал над книгами, не щадил себя в упражнениях, бегал быстрее и залезал выше других, не знал страха в кулачном бою, стал непобедимым в битвах на мечах и ножах. Еще он выучился занимать свои мысли чем-то иным, когда мальчики постарше пытались его задирать. Годы шли, и надежда постепенно испарилась, но к тому времени ее место заняла непреклонная, твердокаменная выдержка и выносливость.
Летели годы. Он так и не уехал «домой», зато сам стал старшим учеником. Ему исполнилось тринадцать лет, это был настороженный подросток, державшийся особняком. Тогда-то и настал для него день возмужания.
Когда раза два или три в год мальчишек отправляли в леса за южной оконечностью Города, это рассматривалось как приятная перемена, вносившая разнообразие в обучение. В лесу их заводили подальше и оставляли одних с поручением до указанного срока выйти к заданной точке, будь то сторожевая башня, верхушка холма или скальный обрыв. Это называлось «свободным полетом», возможно, потому, что ребята на некоторое время вырывались на свободу из тесных каменных стен и жесткой дисциплины училища. Времени на поход им обыкновенно давали с запасом, поэтому пребывание в лесу составляло своего рода каникулы. Правда, самые младшие первого раза неизменно ждали со страхом.