Печатный пресс умножил объем знаний, доступный среднему человеку, а стеклянные линзы увеличили то, что можно увидеть, и с тех пор с каждым столетием эти границы все раздвигались, пока Многоцелевое Поколение не получило возможность проникать повсюду, вскользь касаться почти любого факта, концепции или произведения искусства, обмениваясь мыслями, кивками, поворотами и сигналами со всем живым… а иногда и с неживым.
Вот здесь и таится препятствие. «Вскользь касаться».
Много написано о проблемах, связанных с Постоянно Разделенным Вниманием. Утрата сосредоточенности. Тяга к упрощенным понятиям и объяснениям. Тенденция плыть по течению, теряя сосредоточенность. И это только самые легкие симптомы. А дальше десятки недавно получивших название душевных болезней вроде синдрома Ноакса и болезни Ленинджера; и многие из них объясняются безграничной свободой, которую мы обрели, – свободой с полной непринужденностью думать на любые темы, о любых проблемах.
Неужели мы избежали одной смертельной опасности, ловушки сверхузкой специализации, чтобы споткнуться о ее полную противоположность? Широко распространившуюся мелкость мышления? Умея проникнуть мыслью за горизонт, но на глубину пальца, не более?
Прислушайтесь к мрачным скупцам, провозглашающим неудачу нашего «Века дилетантов». Они ратуют за восстановление института экспертиз, за возвращение лицензий, за возврат к порядку и дисциплине в профессиях, искусстве и академической науке. Неужели это всего-навсего эгоизм определенных гильдий? Или они прописывают необходимый курс коррекции, чтобы отдалить катастрофу?
Помогут ли нам новые ир справиться с этой эпидемией поверхностности… или лишь ухудшат положение?
Ясно одно. В нашей галактике нелегко быть умным. Мы едва успеваем избегать бесчисленных ловушек на пути к… к тому, чего надеемся достигнуть.
И, собрав все это воедино, неужели вы все еще удивляетесь, что мы кажемся такими одинокими?
«Рог изобилия Пандоры»
Куда ни глянь, раскинулся океан.
Пэнь Сянбин всегда думал о себе как о человеке моря, который почти все время проводит в воде – среди пенных песочных приливных волн, которые стремительно катят туда-обратно по устью Хуанпу. Он не думал о том, что надо задержать дыхание, ныряя на двенадцатиметровую глубину за крабом или добывая лом с заваленного мусором дна; он чувствовал себя скорее рыбой или даже медузой, чем обитателем суши, кем был когда-то. В мире наступающего моря и тонущей береговой линии это казалось удачным способом подстроиться.
Но только сейчас он понял: я всегда рассчитывал на близость суши.
Перед ним не было ничего, кроме серого океана, устрашающего и бесконечного, покрытого гонимой ветром пеной и незаметно сливавшегося с далекой мутной линией горизонта. И пятачка, где он стоял: на балконе, вынесенном вперед на созданном человеком острове, – в высокотехнологическом поселке на сваях, цеплявшемся за рифы на месте былого государства.
Теперь здесь опять своего рода государство.
Внимательно вглядываясь, он видит дугу бурунов на месте зданий – домов и школ, магазинов и верфей. Здесь нет массивных волнорезов. Ничто не старается сохранить собственность. Все давным-давно утопил мощный тайфун. Вскоре после этого большинство местных жителей переселились, и взрывчатка покончила с остатками Старого Пулау, некогда бывшего тропическим раем. Новые обитатели не хотели, чтобы развалины портили им вид.
Конечно, здесь, сразу за рифом, скрыто от глаз гораздо больше. С маленькой подводной лодки, которая три дня назад привезла Бина, видны были подводные заводы. Волновые турбины давали электричество, сифоны высасывали ил со дна и пускали его по течению, прикармливая планктон, увеличивая косяки рыбы и в то же время отыскивая залежи каменного угля. Прижимаясь лицом к иллюминатору подводной лодки, Бин видел покачивавшиеся на якорях гигантские шары, похожие на футбольные мячи; это были загоны, в которых всю жизнь проводила рыба, – здесь косяки кормились и жирели для рынка. Настоящая промышленная и экономическая инфраструктура… и все это под водой, незаметное, чтобы не испортить панораму богачам, отдыхающим наверху.
Блеск белой ткани и серебристого металла… Бин поморщился, когда его правый глаз, только что после хирургической операции, слишком резко отреагировал на усиление блеска: это за дальним углом Нового Ньюпорта прошла девятнадцатиметровая шхуна. Вздувался неошелк парусов, по палубе бегали фигуры, натягивая канаты. Над лагуной прозвенела команда – далекая, но отчетливо слышная.
– Два-шесть, тяни!
Отозвались дружные голоса: вышколенный экипаж ставил главный парус. Хотя экипаж, кажется, трудился в поте лица, мало кто назвал бы это работой. Ведь беднейшие граждане этого нового независимого государства способны десять тысяч и больше раз купить или продать такого человека, как Пэнь Сянбин. Бин смотрел с живым интересом.
Я всегда думал, что богачи полеживают себе, предоставив все за них делать слугам и роботам. Конечно, я слышал о спорте богатых и об их хобби. Но не думал, что столько людей предпочтет напрягаться и потеть… ради забавы. Или, может быть…
Бин покачал головой, не находя нужных слов. И тут произошло то, что все еще пугало и тревожило его. Словно по волшебству, в нижнем углу его правого глаза появилось темное пятнышко. Тень превратилась в китайский иероглиф с цепочкой знаков под ним, предлагая и определение, и произно-шение.
Одержимость.
Да. Это слово было близко к тому, что он имел в виду. Или, вернее, к тому, что определил ир, проследив за его взглядом и считав субвокальные сигналы в горле – слова, которые он произносил, не выговаривая вслух.
К этому придется привыкать.
– Пэнь Сянбин, – послышался голос у него за спиной. – Вы отдохнули, а мировой камень перезарядился. Пора возвращаться.
Тем же голосом говорила машина-пингвин, его постоянный спутник в торопливом путешествии, которое началось менее ста часов назад: вначале они уплыли от жены Бина, их ребенка и маленького приморского участка, потом проникли на борт крошечной подводной лодки, затем провели два дня на борту каботажного контейнеровоза, ночью поспешно пересели на гидроплан и посреди океана встретились с другой подводной лодкой… и все это время его сопровождал черный, похожий на птицу робот. Его проводник, или хранитель, или страж рассказывал Бину о его будущих обязанностях хранителя мирового камня.
Только в конце путешествия, поднявшись к поверхности и ступив на почву Новоньюпорта, здесь, на Пулау, Бин встретил настоящего обладателя этого голоса.
– Да, доктор Нгуен, – ответил он, слегка поклонившись маленькому мужчине с аннамскими чертами лица и длинными черными волосами, изящно заплетенными в ряды косиц. – Иду, сэр.
Он повернулся, чтобы взять в руки белый овоид – мировой камень – со столика в патио, где камень уже час лежал на солнце, поглощая энергию. Это и для него желанный перерыв. Осторожно, как ребенка, Бин поднял артефакт и прошел за Нгуеном Ки за матовую дверь, по привычке двигаясь медленно, чтобы дать зрению адаптироваться к полутьме внутри. Только он мог бы и не беспокоиться. Его правый глаз – вернее ир – отрегулировал за него яркость и контрастность быстрее, чем это сделал бы естественный зрачок.