Дженни вспомнила слова Мод : «Будь проклят ребенок, которого ты носишь». Ее руки крепче сомкнулись вокруг спящего младенца.
— Операция опасна?
— Любая операция несет в себе потенциальный риск. Но большинство малышей хорошо переносят ее.
Дженни с сыном вернулись домой. Тонкий пушок на его голове начал выпадать, появились волоски мягкого золотистого цвета.
— Эрих, у него будут твои волосы.
— А я думаю, что он останется рыжим, как девочки.
Наступил декабрь. Бет и Тина составили длинные списки для Санта-Клауса. В углу, рядом с плитой, Эрих установил огромную елку, а девочки помогали ему. Дженни наблюдала за ними, держа сына на руках. Она не любила выпускать его из объятий.
— Так он лучше спит, — объясняла она Эриху. — Ему всегда холодно. У него плохое кровообращение.
— Иногда я думаю, что тебе наплевать на всех, кроме него, — заметил Эрих. — Знаешь, Тине, Бет и мне кажется, что нас забросили.
Эрих отвез девочек в ближайший торговый центр посмотреть на Санта-Клауса.
— Ничего себе список, — добродушно заметил он. — Мне пришлось записать все, что они заказывали. Кажется, главное, чего они хотят, - это колыбельки и куклы-младенцы.
На праздники вернулся в Миннесоту Люк. В день Рождества он, Марк и Эмили заехали в гости. Эмили казалась мрачной. Она показала изящную кожаную сумочку:
— Подарок Марка. Правда, прелесть?
Дженни подумала, а не рассчитывала ли Эмили получить обручальное кольцо.
Люк попросил разрешения подержать малыша.
— Он красавчик.
— И прибавил восемь унций, — радостно объявила Дженни. — Правда, Тыковка?
— Вы зовете его Тыковкой? — спросила Эмили.
— Звучит глупо, наверное. Просто имя «Эрих» кажется слишком солидным для такого крохи. Ему нужно дорасти до него, — улыбаясь, Дженни подняла взгляд.
Эрих стоял с невозмутимым видом. Марк, Люк и Эмили обменивались изумленными взглядами. Ну конечно. Вероятно, на следующий день после рождения малыша они видели в газете заметку, где его имя было указано как «Кевин». Но разве Эрих не объяснил?
Эмили поспешила нарушить неловкую тишину. Снова наклонившись над мальчиком, она сказала:
— Думаю, цвет волос у него будет такой же, как у девочек.
— О, я уверена, он будет блондином, как Эрих, — снова улыбнулась Дженни. — Подождите полгода. У нас будет Крюгер-блондин. — Она забрала ребенка у Люка. — Будешь вылитый папочка, правда, Тыковка?
— Именно об этом я все время и говорю, — заметил Эрих.
Улыбка застыла у Дженни на лице. Он имеет в виду то, о чем она подумала? Она испытующе переводила взгляд с одного лица на другое. Эмили была донельзя смущена. Люк уставился перед собой. Лицо Марка окаменело. Дженни ощутила его гнев. Эрих тепло улыбался малышу.
С полной уверенностью Дженни поняла, что Эрих не поменял имя в свидетельстве о рождении.
Мальчик захныкал.
— Мой бедный малыш, — сказал Эрих.
Дженни поднялась на ноги.
— Извините, мне надо... — Помолчав, она тихо договорила: — Надо позаботиться о Кевине.
Еще долго после того, как мальчик уснул, Дженни сидела у колыбели. Она слышала, как Эрих принес девочек наверх, тихо говоря им:
— Не разбудите малыша. Я поцелую мамочку на ночь за вас. Правда, у нас было замечательное Рождество?
«Я не могу так жить», — подумала Дженни.
Наконец она спустилась вниз. Закрыв подарочные коробки, Эрих аккуратно разложил их вокруг елки. На нем был новый бархатный пиджак, который Дженни заказала в каталоге. Темно-синий цвет шел Эриху. «Ему идут все насыщенные цвета», — подумала Дженни.
— Джен, я очень рад своему подарку. Надеюсь, твой нравится тебе так же.
Эрих купил ей белый норковый жакет.
Не дожидаясь ответа, он продолжил выравнивать коробки, затем сказал:
— Девочки прямо с ума сходят по этим колыбелькам, правда? Как будто других подарков и не было. И малыш... Ну, он еще маловат, чтобы оценить подарки, но не успеешь оглянуться, как он будет веселиться с этими мягкими игрушками.
— Эрих, где его свидетельство о рождении?
— В конторе, с документами, милая. А что?
— Какое имя там указано?
— Имя ребенка. Кевин.
— Ты сказал, что изменил его.
— Я понял, что было бы ужасной ошибкой менять имя.
— Почему?
— Дженни, и без того хватает сплетен о нас. Как думаешь, что скажут местные, если мы исправим имя ребенка? Боже мой, да это даст им пищу для пересудов на следующие десять лет. Не забывай, когда он родился, мы не были женаты девять месяцев.
— Но Кевин... Зачем ты назвал его Кевином?
— Я объяснил, почему. Дженни, разговоры о нас уже стихают. Когда люди говорят о несчастном случае, то имя Кевина не упоминают. Они болтают о первом муже Дженни Крюгер, о парне, который поехал за ней в Миннесоту и сверзился с обрыва. Но вот что я тебе скажу. Если сейчас мы изменим имя малыша, то следующие пятьдесят лет люди будут выяснять, с чего бы это. И богом клянусь, тогда они припомнят Кевина Макпартленда.
— Эрих, может, есть более серьезная причина, из-за которой ты не поменял свидетельство? — спросила она со страхом. — Болезнь малыша серьезнее, чем я думаю? Ты хранишь свое имя для ребенка, который выживет? Пожалуйста, Эрих, скажи. Вы с доктором что-то скрываете от меня?
— Нет, нет, нет, — ласково глядя на нее, Эрих подошел к жене. — Дженни, разве ты не понимаешь? Все будет хорошо. Я хочу, чтобы ты прекратила беспокоиться. Малыш становится сильнее.
Был еще один вопрос, который Дженни должна была задать мужу.
— Эрих, в родильной палате ты сказал, что у малыша темно-рыжие волосы, как у девочек. У Кевина были темно-рыжие волосы. Эрих, скажи мне, умоляю, ты ведь не намекаешь на то, что отцом ребенка был Кевин? Ты же не можешь так считать?
— Дженни, с чего бы мне так считать?
— Из-за того, что ты сказал о его волосах. — Ее голос дрожал. — Малыш будет похож на тебя. Подожди и увидишь. Новые волосики у него светлые. Но при гостях... То, как ты меня подколол, когда я сказала, что мальчик будет похож на отца... Твои слова: «Именно об этом я все время и говорю»... Эрих, ты же не думаешь, что Кевин - отец ребенка?
Дженни устремила на мужа пристальный взгляд. На синем бархате его светлые волосы блестели, словно полированные. Она и не замечала, насколько темные у него брови и ресницы. Ей вспомнились полотна в венецианском дворце, с которых поколения дожей с худощавыми лицами и горящими глазами высокомерно смотрят вниз на туристов. Сейчас во взгляде Эриха читалось схожее презрение.