– Командир Ордынцев, давай доведем его до отчаяния?
– Валяй, – разрешил я.
Кит нагнулся, поплевал на руки, ухватился за конец хромированного бампера, примерился и с мясницким выдохом – хэк! – рванул к себе железяку.
«Хонда» и Прусик одновременно крикнули отчаянными жестяными голосами. Кит повернул бампер, как оглоблю, и с разворотом крутанул его на себя, оторвал с крепежа, согнул пополам и сунул в руки хозяина.
– Ну, ты, каналья, держи… Положи на полку «для души». Или «для бизнесу»…
– Не имеете прав таких, чтобы бандитничать! – визгливо пришепетывал стукач. – Ответите за все за это, за разбойное!..
Занятно, что он и не пытался крикнуть, привлечь внимание, позвать людей на помощь. Он шептал. Тертый жучила не боялся, что Кит его убьет. Он не хотел огласки, он надеялся решить разборку по-тихому, среди своих. Вот только имущества, дорогого, иномарочного, было жалко душеразрывно.
– Да ты не тушуйся, ишак, – успокаивал его Кит и ударил ногой в крыло, в фару, и сразу же «хонда» приобрела такой вид, будто на полном ходу столкнулась с «джопой».
И тогда из зеленых яблок-падалиц Василия Данилыча брызнули слезы, шипучие и мутные, как молодой сидр.
Стив Полк не сомневался, что супруги рассказывают правду. Не сговариваясь, основные факты они излагали одинаково, расходясь лишь в некоторых подробностях. Эмма Драпкина, например, говорила, что жила с погибшим Лекарем почти с самого их приезда в США, а ее муж Лазарь по этому поводу отвечал уклончиво: «Пропади они оба пропадом!» Супруги излагали вещи довольно любопытные, но Лазарь был Стиву гораздо интереснее – впервые в жизни Полк видел раба. Не в фигуральном смысле, а вполне буквальном. И не какого-нибудь нелегального мексиканца или неграмотного китайца из трущоб Чайна-тауна, а раба белого, тридцати семи лет от роду, ученого человека с дипломом – Пи Эйч Ди, упоминающего в разговоре Заратустру и Кьеркегора.
В четырех других комнатах на шестом этаже городского полицейского управления детективы Джордана вылущивали информацию у соседей, знакомых и предполагаемых партнеров Лекаря. Но настоящей находкой, конечно, были именно эти странные супруги Драпкины. Их привезли на Полис плаза, 1, незадолго до полуночи, когда осведомитель Сэм Лаксман по кличке Дрист назвал их наиболее близкими людьми к убитому Лекарю.
– Да-да, я раб! – с усталым отчаянием говорил Лазарь Драпкин. – Ну и что? Кого это волнует? И Эзоп был рабом…
Джордан смотрел на него с ленивым отвращением и при упоминании имени Эзопа вопросительно взглянул на Полка – что это за птица?
Стив усмехнулся, покачал головой – мол, не обращай внимания, не имеет значения.
Лазарь довольно грамотно говорил по-английски, хоть и с чудовищным акцентом. Его речь была похожа на компьютерный перевод.
– Вы язык учили здесь или в России? – поинтересовался Полк.
Драпкин гордо выпрямился:
– Не забывайте, что я кандидат технических наук! Я интеллигентный человек!
Он напоминал изможденного гуся, которого поймали, ощипали наполовину, а потом отвлеклись, и ушел он снова в мир со своей костистой узкой головой, покрытой неопрятным редким пухом.
– Я об этом ни на миг не забываю, – серьезно заверил Полк. – Поэтому меня особенно интересует, каким образом возникла ваша рабская зависимость от уголовника Лекаря.
Лазарь страстно прижал к груди худые руки.
– Все мы – бывшие морские беспозвоночные! Но я, наверное, особенно! Вы не можете представить, какое это чудовище – Витя Лекарь! В первый же день нашего приезда он взял наши документы, якобы для оформления ходатайства о грин карде. И больше я своих документов ни разу не видел. У нас истекла американская виза, у нас не было ни одного документа, обратных билетов на самолет и ни одной копейки…
– Копейки не имеют хождения в США, – заметил многозначительно Джордан. – Почему вы не обратились в полицию?
Драпкин закрыл ладонью сухое островытянутое лицо и долго сидел молча, раскачиваясь на стуле взад-вперед.
– Я вам сказал: я – беспозвоночное. Я всех боюсь. И я боялся испортить отношения с Лекарем, я надеялся, что все как-то устроится по-человечески. Мне объяснили, что если я пойду в полицию, то нас как нелегальных эмигрантов сразу же арестуют и будут держать в тюрьме до решения нашего вопроса…
– И вы не пытались поговорить с Лекарем всерьез? – спросил Полк.
– Пытался, – кивнул своей ощипанной головой Драпкин. – Он меня повесил.
– В каком смысле?
Драпкин испуганно съежился.
– Он избил меня и подвесил за ноги… У меня в комнате под потолком идет труба… Он меня к ней привязал за ноги… и сказал, что если я еще раз открою рот, он меня повесит по-настоящему – за шею.
– А что делала в это время ваша жена? – заинтересованно спросил Джордан.
– Жена-а! – горько усмехнулся Драпкин. – Эта продажная самка была у него дома…
Стив встал и направился в соседнюю комнату, где детектив Майк Конолли допрашивал «продажную самку» Эмму Драпкину, видную брюнетистую бабенку лет тридцати. Эмма говорила меланхолично записывающему протокол детективу:
– Поймите же наконец, о мертвых плохо не говорят!..
Сидящая рядом с ней русская переводчица быстро перевела, постаравшись интонацией передать страстность заявления Эммы.
Красавчик Конолли, похожий на кинозвезду Энди Гарсиа, не отрываясь от бумаги, деловито сообщил:
– Это, наверное, мертвецы сами придумали… В полиции – говорят!
Эмма оглянулась на вошедшего Полка, потом сокрушенно вздохнула и развела руками:
– Таки – плохо! Мертвый оправдаться не может…
Конолли удовлетворенно кивнул, объяснил переводчице:
– Скажи ей, что мы ни в чем пока мертвого Лекаря не обвиняем. Но она может помочь нам объяснить, как к нему попали золотые зубы…
Переводчица исправно протранслировала просьбу Конолли.
– Как? Как? Купил наверняка! – Эмма вся была – один напуганный и хитрый глаз. – Что вы думаете – вышибал он их, что ли?
Конолли мотнул головой:
– Нет, мы так не думаем. Но очень хочется знать поточнее, как они попали к Лекарю…
– Я вам уже сказала, что впервые услышала об этих зубах здесь, в полиции, – быстро ответила Эмма.
Конолли пригладил свой замечательный косой пробор – точно как у Гарсии, потом достал из ящика деревянную резную шкатулку, положил ее перед собой на стол, закурил сигарету и долго молча смотрел на Эмму. Полк стоял у двери, привалившись к стене. Переводчица сосредоточенно разглядывала ногти. Было очень тихо. Шарканье шагов и приглушенные голоса в коридоре еще сильнее подчеркивали эту злую тишину.