— Мистер Фреверт, — подбодрил его я, — мне кажется, вы хотите добавить что-то ещё к уже сказанному вами.
Он взглянул на меня, затем на Бевериджа.
— Мне нелегко говорить в присутствии Кэролин, Бев знает, — произнёс он. — Она меня просто подавляет. По этой самой причине я не сумел воспротивиться тому, чтобы её брат поселился у нас — сначала в Цинциннати, а потом здесь, в Нью-Йорке. В течение двенадцати лет мы периодически жили вместе. В конце концов я больше не смог этого выносить.
Он хлопнул ладонью по столу и тут же стал заботливо расправлять образовавшуюся на скатерти складку.
— Я никогда в точности не знал, было ли что между ними… Если вы понимаете, о чём я… Но подозрения у меня имелись.
Шерлок Холмс притворился бы, что не шокирован намёком мистера Фреверта, но я был не столь умелым лицедеем. Нельзя позволять ему безнаказанно бросаться подобными намёками. Я поставил свой бокал и потребовал немедленно извиниться.
— Мистер Фреверт, как вы можете ставить под сомнение репутацию своей чудесной супруги? Не говоря о покойном, который уже не может защитить свою честь! И всё это при сенаторе Беверидже!
Моя вспышка заставила Фреверта вытаращить свои обычно потупленные глаза, но мгновением позже его лицо вновь приобрело прежний вид.
— Я не собирался вас шокировать, доктор Уотсон, но вы должны понять, что моя жена была очень, очень близка со своим братом. Бев знает. Спросите их сестру Еву. Та думала, что Кэролин намеренно держала Грэма в отдалении от остальных членов семьи. Они редко выбирались на семейные сборища, а до дня его смерти едва ли когда прекращали общение. Даже в разлуке ежедневно писали друг другу. И каждый день переодевались к обеду!
— В этом нет ничего плохого, — возразил я.
Фреверт для храбрости хлебнул портвейна.
— Может, и нет, — сказал он, — но когда брат с сестрой каждый вечер пьют шампанское, а затем на всю ночь остаются одни, думаю, это никуда не годится.
Пока мы с Фревертом обменивались репликами, Беверидж молча курил сигару. Несомненно, всё это он уже слышал раньше.
— Бросьте, сэр, — заявил я, — наверняка этому найдётся приемлемое объяснение.
— Конечно. Конечно. Они говорили, он всю ночь писал, а она сортировала и приводила в порядок его архив. Совершенно естественно, говорили они.
— Вы не согласны?
— Скажу только, доктор Уотсон, что мне пришлось уехать. Мы так и так давно уже не жили как муж и жена.
Всего лишь несколько часов назад я был незнаком с этим человеком, а теперь мне поверялись самые интимные его тайны.
— Грэма никогда не видели с девушкой. О, время от времени он сопровождал какую-нибудь хорошенькую девицу на званый вечер… Или брал с собой сестру. Но никогда по-настоящему не интересовался прекрасным полом. Вы врач и понимаете, о чём я.
Хотя ни гомосексуализм, ни инцест никогда не вызывали у меня ни малейшего любопытства, признаюсь, я отлично понял, что он имеет в виду.
— В детстве, — продолжал Фреверт, — мать Кэролин очень долго не позволяла Грэму общаться с другими детьми, но в конце концов разрешила ему играть с девочками. Доктор Уотсон, — проговорил он, глядя мне в глаза, — все мы светские люди и знаем, о чём речь.
— Возможно, мистер Фреверт, — ответил я, поднимаясь с места, — но что бы мы ни знали, не обязательно делать из этого грязные выводы.
Я повернулся к Бевериджу, который как раз тушил сигару. Он понял, и я надеялся, что мистер Фреверт понял тоже: наша беседа закончена и я собираюсь ехать в гостиницу.
Однако Фреверт не хотел сдаваться. Он встал, схватил меня за руку и, приблизившись ко мне вплотную, прошептал:
— Видимо, вы правы, доктор, мы ничего не знаем наверняка. Но вот что я вам скажу, а Беверидж будет свидетелем: эта женщина так любила брата, что, если бы он серьёзно увлёкся другой женщиной, я думаю, Кэролин могла бы сама убить его, чтобы кто-нибудь… чтобы никто не похитил его у неё.
Он снова сел. Тема явно была исчерпана.
Все очень устали. Обвинения Фреверта ещё звучали у нас в ушах. Мы с Бевериджем пожелали хозяйке и её отставленному супругу доброй ночи и отправились в гостиницу.
Сонный и ко всему безучастный, я едва оценил щедрость миссис Фреверт, явно не пожалевшей средств, чтобы получше устроить нас с Холмсом. Коснувшись головой подушки, я не обратил внимания ни на огромный номер, в котором меня поселили, ни на кровать под балдахином, в которой лежал, но размышлял о первых странностях, с которыми столкнулся в этом деле, где многое теперь представлялось не таким, как прежде. Решительная женщина, у себя дома оказавшаяся совсем другой. Моложавый сенатор, циничный, словно старик. Муж-молчун, которому так много надо было сказать. Как там некогда выразился Холмс о заблудшей душе, погрязшей во лжи? Она словно кот-мурлыка, завидевший мышь, которой суждено стать его добычей.
И, только принявшись размышлять о пухлом Рюше, который был тощ под своим белоснежным мехом, я понял: мне срочно нужен отдых.
Как известно, вечные истины живут лишь благодаря лицемерам, которые их проповедуют и утверждают.
Дэвид Грэм Филлипс. Благородная ловкость рук
Когда миссис Фреверт сказала, что возьмёт заботы о нашем размещении на себя, я совершенно не ожидал, что буду путешествовать пароходом «Мэджести» и проживать в фешенебельном отеле «Уолдорф-Астория». В ходе своих расследований Холмс не раз общался с «тузами», как называли здесь власть имущих. Ему случалось оказывать помощь членам королевских фамилий, но вести их образ жизни — совсем другое дело. Вышколенная прислуга, мраморные колонны, стены, затянутые атласом, — можно было подумать, что вы поселились во дворце, а не в гостинице. Тем не менее среди всего этого великолепия я смог отыскать кафе и наскоро проглотить простой завтрак, состоявший из поджаренного бекона и яиц. Шикарный ресторан «Пальмовый сад», отделённый от кафе лишь стеклянной перегородкой, и знаменитая «Павлинья аллея» (длинный коридор, ведущий к ресторану, где посетители, расположившиеся в мягких креслах под шумными потолочными вентиляторами, глазели на богачей и знаменитостей — завсегдатаев роскошного отеля) были не для меня [20] .