— Как вас зовут, девушка? — Бутман, окрыленный моей показной податливостью, ломанулся в лобовую атаку.

— Таня, — ответила я.

— Ну и славненько, вы будете моей гостьей! — объявил Бутман. — Никто к вам и не подойдет и лапу не протянет! Бутман дает слово!

— А оно крепче гороха, — поддержал Бутмана его спутник, — короче, я пошел, ты, как видно, зацепился здесь языком надолго.

— Ни хрена! — Бутман плавно повел меня в направлении лестницы и сделал рукой приглашающий жест. — Вперед, на винные склады! — с притворной серьезностью провозгласил он.

Я поправила на плече сумку и окончательно решила, что если Вова Прокопенко меня в лицо не знает, то попробую-ка я сунуть мордашку неизвестно куда, авось сразу все и узнаю!

— А вас так и называть: Бутман? — спросила я. — Или можно как-то по-другому?

— Можно и по-другому, Таня, можно и по-другому: милый, любимый, хороший, солнышко, лапочка, но это не сразу, нам еще нужно будет познакомиться по-бли-же! — пропел Бутман, и мы стали подниматься вверх по лестнице, ведущей в неизвестность.

Мы поднялись на второй этаж. Там была единственная дверь, за ней находилась сумрачная прихожая, освещаемая одинокой мутной лампочкой, криво висящей под потолком.

В конце прихожей нам открылась большущая комната, скорее всего образованная из нескольких коммуналок.

Этот зал освещался не намного сильнее прихожей, но все-таки светильники здесь были приличнее. Что-то вроде люстр свисало с потолка в разных местах, но они не разгоняли густых теней в углах.

Как я правильно поняла, были снесены ранее существовавшие перегородки, вместо них поставлено несколько столбов, поддерживающих провисающий потолок, и получился симпатичный зал с эстрадой в дальнем углу.

Точнее сказать, он был бы симпатичным, если бы не грязь повсюду и спертый воздух.

Все окна были плотно занавешены толстыми портьерами с тяжелыми золотыми кистями.

В зале стояло около десятка простых пластиковых столиков в окружении таких же стульев. Парочки, устроившиеся за этими столами, вполголоса переговаривались, потягивая разные напитки.

Более-менее все становилось понятно. Я попала в законспирированный клуб, а назывался этот клуб «Варежка», как меня просветил Бутман.

Интересно, что здесь делает мой Вова Прокопенко?

Мы с Бутманом задержались на входе в зал, он пошептался с нахмуренным парнем в темном костюме, заплатил ему за входные билеты, и мы прошли к пустующему столику справа.

Бутман, тут же наобещав мне вина и закусок, куда-то умчался, и я, не успев даже сказать ничего против, осталась в одиночестве.

Хмурый неопрятный толстяк примерно сорока лет, до этого бродивший по залу, вдруг подошел ко мне и, молча поморгав, тихо поинтересовался, какого черта я здесь делаю.

Я только успела открыть рот, как проходящий мимо охранник высказался за меня:

— Ее Бутман приволок. Сам видел.

— А-а-а, ну-ну, — проговорил толстяк и, скользнув взглядом по моим ногам, отошел, не сказав больше ни слова.

Глава 4

Несколько парней и девушек, громко переговариваясь и пересмеиваясь, потягивали вино за соседним столиком.

Вся атмосфера «Варежки» постепенно накалялась от какого-то ожидания.

Примчался Бутман и, громко дыша, сел рядом со мною.

— Еще не принесли? — удивленно спросил он, оглядывая пустой стол. — Вот козлы, блин! Вы только не волнуйтесь, Танюша, сейчас притащат!

Я не ответила, продолжая скромненько высиживать, сложив ручки на сумке, где у меня надежно прощупывался пистолет, и высматривала своего любезного друга Вову Прокопенко.

А его нигде не было видно!

Эстрада осветилась прожектором, до этого таившимся в темном углу зала.

Дыша на меня усиленно пережевываемым «Орбитом», Бутман прижался ко мне и стал доказывать, что вот-вот сейчас самое интересное и начнется.

Я слегка отстранилась, Бутман собрался возразить, но тут подошла непонятная фигура и стала с подноса выставлять на стол его заказ.

— А алкоголь? — громко спросил Бутман и радостно крякнул, увидев бутылку розового «бордо». — Все, вали отсюда, — махнул он официанту.

Я наконец-то разглядела то чудо, которое нас обслуживало. Это была девушка… кажется. Она была в закрытом купальнике, а, пардон, пониже пупка у нее была прикреплена веселенькая висюлька из розовой резины, имитирующая фаллос.

Я задумчиво смотрела вслед официанту, пока он — или она, уже не знаю — не почувствовал мой взгляд.

Официант повернулся и послал мне воздушный поцелуй. Это меня отрезвило, и я обратила внимание на эстраду.

Там уже обозначились в освещенном прожектором пятачке две девушки в купальниках и, поставив на краю эстрады стул, принялись довольно-таки вульгарно изображать лесбийскую любовь.

Не знаю, как других, а меня больше всего интересовало, хорошо ли выметена эта эстрада, и если нет, то как себя чувствуют девушки?

Через три минуты девушки избавились от той одежды, что была на них, и затихший зал внимательно наблюдал за самой неприкрытой откровенностью в их действиях.

Бутман весь извертелся на своем стуле, стараясь и зрелища не упустить, и мне внимание оказать.

Джентльмен разрывался, но пока справлялся с нагрузкой.

Прокопенко все еще не было, но зато я заметила кое-что любопытное.

Толстяк, интересовавшийся мною, оказался оператором этого кустарного эротического шоу. Он с ужасно занятым видом суетился слева от эстрады. Толстяк включил еще один прожектор, поменьше первого, установил на плече большую видеокамеру и, то приседая, то наклоняясь под разными углами, старательно снимал все действо.

— Бутман, — обратилась я к своему соседу.

Тот живо отреагировал.

Он положил мне одну руку на бедро, вторую на плечо и горячо продышал в ухо:

— Все, что хочешь!

— Даже так, — я передернула плечами, но руку он не убрал, — а для чего эти съемки?

— Реклама! — это слово высказал Бутман таким тоном, словно я спросила, в каком городе живу. — Жорик потом монтирует и посылает на фестивали наших. Его уже по всему миру знают. От Москвы до…

Бутман отвлекся и наклонился к девушке, сидящей за соседним столиком, что-то у нее спрашивая.

— От Москвы до Киева и в каждом вагоне, — закончила я за него.

— Ни хрена, гораздо дальше! А вот сейчас будет самое сладкое для тебя, — сообщил Бутман, снова обращаясь ко мне.

Я удивленно на него посмотрела.

— Ну да, — улыбаясь во все свои длинные зубы, закивал головой Бутман, — я же сразу понял, кто ты такая, Танюшка-игрушка.