Мужики вернулись через три часа, грязные и уставшие. Оно и понятно, через кусты продираться десять километров! Перед тем как идти на облаву, они решили немного передохнуть.
Когда все собрались возле дома Крыниных, который вообще служил в Гурьеве чем-то вроде штаба, Петя обошел «войско», проверяя исправность ружей и наличие патронов.
– Нам предстоит охота на опаснейшего зверя, волка, отведавшего человеческой крови, – начал он инструктаж, – поэтому важно, чтобы не было разгильдяйства, настроения, как перед прогулкой по грибы. Вы должны быть серьезными и собранными. Держите ружья заряженными, далеко не расходитесь. Будем постоянно перекликаться.
– Гляньте, – улыбнулся Федосеев, стоявший на крыльце, – настоящий Наполеон перед Ватерлоо!
– Надеюсь, – пожелала я, – что предстоящее сражение будет удачней.
На опушке леса мужики разбились на группки по двое, отстоящие друг от друга метров на пятьдесят. Мы напросились идти вместе с Петей. Он долго не хотел нас брать, но я подключила женское обаяние, и суровый охотник сдался. Он вручил Валерке старый дробовик со словами:
– Смотрите, городские, на рожон не лезьте! Это вам не по Театральной площади гулять!
И мы углубились в сумрачную чащу леса. Краем глаза я заметила Федосеева, он был крайним в цепи, и ему не нашлось пары. Когда мы пошли между деревьев, другие охотники стали почти не видны. Только изредка они мелькали среди стволов, а потом снова скрывались в зелени.
Петя настороженно всматривался в каждый куст, в каждое шевеление ветки. Вскоре он пригнулся к земле.
– Глядите, – зашептал он, показывая на палую листву.
Мы наклонились и увидели смазанный отпечаток лапы какого-то зверя среди раздвинутых желтых листьев.
– Это он, – сказал наш проводник, – прошел здесь совсем недавно, грязь еще не высохла!
Это известие придало нам бодрости. Кровь словно пропустили через сифон, так она забурлила от ощущения близкой опасности. Мне начало казаться, что внимательные глаза зверя смотрят мне в спину – по ней пошли мурашки. И я, несмотря на то, что была окружена надежными мужчинами с ружьями, ощутила волну леденящего страха. Странно, когда я вчера побежала в кусты с топором, я совсем не боялась! Да и волк показался мне тогда похожим на собаку. Видимо, все зависит от обстановки, от декораций, так сказать. Сегодня все было подготовлено настолько серьезно и даже торжественно, что меня пробрало.
Мы пробирались довольно долго. То низины, то возвышенности, покрытые высоченными деревьями. Несмотря на страх, я чувствовала энергетику леса, его положительные флюиды. Клянусь вам, человек в лесу молодеет и душой, и телом! Я любовалась стройными стволами и ощущала вековое спокойствие, пронизывающее все кругом. Никуда не надо спешить, суетиться – хочется просто встать рядом с одним из исполинов и впитывать солнечный свет и тепло, наслаждаясь гармонией Вселенной…
– Так я и думал! – Петя прервал ход моих философских мыслей, согнувшись еще над одним следом, отпечатавшимся на краю небольшой лужицы. – Это человеческий выкормыш!
– Почему вы так решили? – удивилась я.
– Смотрите, – он указал прямо, – вон там!
Я пригляделась и поняла, что это флажки. Они были почти незаметны с моего места, скрываясь в кустах. Несколько комков грязи, прилипших к лапе зверя, образовывали цепочку, тянувшуюся за веревку.
– Мне мой учитель говорил, что если волк не обращает на флажки внимания, то, значит, он выкормлен человеком, – пояснил Петя.
– И что теперь делать? – спросил Валерка растерянно. – Отбой кричать?
– Отбой кричать не будем, все предупреждены – дойдут до веревки, а потом обратно. Мы пойдем дальше, по следу!
– Вот так, одни? – засомневалась я, уж больно неуютной и чужой выглядела чаща.
– А вы как хотели? – парировал охотник. – Толпой и с песнями? В Сибири охотники зверя по нескольку дней преследуют. Бывало, белку промышляли неделями, а попутно то медведя подстрелишь, то рысь. Это вам не тарасовская лужайка! – он небрежно махнул в сторону чащи.
Мы подлезли под флажки и пошли дальше. Вскоре по правую руку от нас между деревьями замелькала поверхность пруда.
– Карюхин пруд, – сказал Петя, – то самое место, куда я в детстве ходил.
– Это вы сюда бегали? – ахнула я. – Без ружья?
– Раньше волки людей так не грызли, – мрачно сказал охотник, – это новая мода.
Не знаю, может, это результат самовнушения, но, как только мы прошли Карюхин пруд, лес стал казаться мне гораздо более густым и диким, чем раньше.
– Вон там, – Петя показал вперед, – много лет назад был охотничий домик. Не знаю, уцелел ли он, его еще при царе Горохе построили.
Больше следов мы не видели. В густом слое палой листвы даже наши ноги не оставляли отпечатков. Петя поминутно нагибался, всматриваясь в землю, но даже его зоркие глаза не могли ничего обнаружить.
– Что это? – Валерка показал на сломанную ветку.
– На излом свежая, – Петя покрутил ее в руках, – сломана высоко, так только человек может.
– Может быть, это кто-нибудь из наших? – прошептала я.
– Не должны, я им твердо сказал, дойдете до флажков и вернетесь домой.
Мне показалось, что в зарослях появилась едва заметная тропка. На ней была примята трава, да и кусты не так подступали. Я слышала, что звери могут вытаптывать такие где-нибудь возле водопоя. Тропинка спустилась в небольшую низину с влажной почвой. Мы отчетливо увидели след человеческой ноги в сапоге.
– Глядите! – воскликнул Петя, указывая на землю неподалеку от следа.
Мы присмотрелись – точно отпечатанный след зверя – когтистая широкая лапа хищника глубоко вдавилась здесь в грязь. Чуть дальше следы хищника вплотную подошли к человеческим. Вначале я подумала, что волк напал на человека, но потом поняла, что они вполне мирно пошли рядом. Петя прав, это человеческий выкормыш.
– Тс-с! – охотник приложил палец к губам. – За мной, по одному!
Он, как Чингачгук, юзом стал пробираться в зарослях, стараясь не задевать ветки, а мы с Валеркой пытались подражать его телодвижениям.
– Куда мы идем? – тронула я Петю за плечо.
– К месту, где раньше был домик, – прошептал он чуть слышно, – это недалеко.
«Недалеко», в понятии деревенских жителей – это километров пять, не меньше. Вниз, вбок, влево, вправо, у меня уже начала кружиться голова от всех этих финтов. Казалось, зеленый лабиринт никогда не закончится.
Заросли расступились, и нашему взору открылась поляна. На ней стоял старый покосившийся замшелый домик. Петя сделал нам знак молчать. Бревна избушки уже почернели от старости, казалось, толкни ногой – строение развалится. Мутное маленькое окошко смотрело в нашу сторону. Мы двинулись в обход, скорее ползком, чем на четвереньках.