– Уничтожаем, – уверенно ответил Щуплецов. – Кстати, змеи этого вида были только в моей лаборатории. Три из пяти уже были к тому моменту мертвыми. Все-таки опыты по получению змеиного яда были серьезными. Остальных двух мы усыпили.
Я не верила Щуплецову. Что-то настораживало меня. Подозрения в отношении его только усиливались. Где гарантия, что Евгений Михайлович усыпил змей, а не пустил их в оборот, то есть не продал налево?
– Кажется, вы мне не доверяете, – заметил Щуплецов и опять прищурился. – У нас в институте с этим строго. Усыпление происходит в специальной лаборатории при участии нашего руководства. А то людей, нечистых на руку, много. Мало ли кто захочет воспользоваться возможностью подзаработать денег? Я допускаю, что можно продать экспериментальных змей, а оформить их как усыпленных…
Надо же! Щуплецов как будто бы читал мои мысли. Он, наверное, и догадался о том, что мы подозреваем именно его.
– Но это практически невозможно, – сообщил он. – Все пять змей были уничтожены. Уж поверьте мне!
Еще чего! И почему это я должна верить этому ворчливому старикашке? Теперь я каждую сказанную им фразу воспринимала в штыки.
– Если не верите, можете пообщаться с руководством института, – посоветовал Щуплецов. – У нас аферы с продажей лабораторного материала не проходят. За это можно не только работы лишиться, но и в тюрьму сесть.
– Некоторых и это не остановит, – заметил Валерка.
– К тому же, молодые люди, змеи, участвующие в моих лабораторных исследованиях, долго бы не протянули, – заметил Евгений Михайлович. – Максимум два месяца! А прошел уже год!
– Почему?
– Потому что после экспериментов у них произошли кардинальные изменения в крови, – пояснил Евгений Михайлович, а затем, махнув рукой, сказал: – Вы все равно не поймете!
Последнее обстоятельство показалось мне странным. Если Евгений Михайлович на этот раз не соврал, то получается, что Ходакова стала жертвой не институтских гадюк. На самом деле прошло уже около года с того времени.
– А вы случайно Фурсова не знаете? – поинтересовался Валера, вспомнив о подписях в таможенных документах.
– Андрюшу? То есть Андрея Дмитриевича Фурсова? – уточнил Щуплецов. – Это наш лаборант. А он здесь при чем?
– По таможенным документам он получил не пять, а восемь змей, – пояснил Гурьев.
– Я уверен, что это ошибка. Не может этого быть. Андрей работает под моим руководством. Он не мог скрыть от меня такие факты.
– А как нам его найти? – спросила я.
– Сегодня Андрей у меня отпросился по семейным обстоятельствам. Кажется, у него мама болеет, он за ней ухаживает. Очень хороший мальчик. Он будет только в среду.
– А адрес его не дадите нам? Или номер телефона? – настойчиво попросила я.
– Адреса не знаю, а телефона у него нет, – ответил Щуплецов.
Вот черт! И где нам теперь этого Фурсова откопать? Можно, конечно, обратиться к другим работникам института, узнать адрес Андрея в отделе кадров. С другой же стороны, спешка здесь не к месту. Если Щуплецов уверен, что Андрей появится в среду, то можно поговорить с ним в этот день.
* * *
Я опять зашла в тупик. Валерка настаивал на том, что нам надо как можно быстрее увидеть Фурсова, и я согласилась на его уговоры. Гурьев узнал адрес Андрея Дмитриевича. Кстати, он на самом деле жил с престарелой матерью, судя по информации о прописке. Андрея Дмитриевича нам удалось застать дома, где он действительно ухаживал за больной матерью. У нее начался гипертонический криз, как объяснил Фурсов, к нему прибавились еще какие-то болячки. Было видно, что сын расстраивается из-за здоровья матери, разговаривать с нами ему было некогда, и мы даже не прошли в квартиру.
Я вспомнила, что уже видела недавно этого молодого человека в лаборатории Щуплецова, когда приходила в НИИ первый раз вместе с Богановым. Эти голубые глаза слегка навыкате тогда сразу же привлекли мое внимание и врезались в память.
Андрей в своем растерянном состоянии с большим трудом вообще припоминал, что когда-то, год назад, он получал на таможне заказ со змеями для НИИ. И с еще большим трудом нам удалось вытянуть у него признание в том, что змей на самом деле было только пять. Когда же Валера предъявил Фурсову ксерокопию таможенной декларации, Андрей сделал удивленное лицо, на котором отразился испуг.
Он по неряшливости расписался за большее количество змей, и это неудивительно. Помимо новозеландской гюрзы, в НИИ были присланы еще и другие материалы для исследования. Андрей вспомнил, что проверять документацию тщательно он не стал, так как время тогда поджимало. К тому же этого от него никто и не требовал. До сих пор это несоответствие никак не всплыло бы, если бы не мое любопытство.
Вообще, Фурсов показался мне человеком не от мира сего. Он неадекватно реагировал на иные мои вопросы. Не знаю, что его так напугало при нашем приходе, может быть, он вообще не ожидал гостей в этот момент, когда мать не вставала с кровати, но я заметила его растерянность. Андрей неохотно с нами разговаривал и постоянно косился на дверь комнаты, а когда мы уже собирались уходить, оттуда послышался стон больной матери. Андрей сразу же бросился к ней, даже не закрыв за нами дверь.
Мы с Валерой молча вышли в подъезд. Теперь я вообще не знала, что делать дальше. Мало того что Андрей ничего путного нам не объяснил, так он еще и отрицал то, что в партии поступило ровно восемь змей. Видя его растерянность и задумчивость, можно было предположить, что он и в самом деле невнимательно читал документы. Но работники-то таможни должны были проверить это несоответствие? А кроме того, институт, судя опять же по документам, расплатился за восемь змей, а получил только пять. Не думаю, что каждая особь редкого вида змей стоила дешево. Это большие деньги. Неужели нигде не зафиксирована эта неустойка?
Что-то здесь было странным. С одной стороны, я не верила словам Щуплецова, с другой – справки из таможни тоже вызывали недоверие. Куда же все-таки запропастились это чертовы змеи?
Мы с Гурьевым возвратились в редакцию. Рабочий день подходил к концу, а мне так и не удалось познакомиться с очередной героиней программы, несмотря на настоятельные просьбы Галины Сергеевны. Моршакова с Казариновой добросовестно посвятили свой день работе. Результатом их труда стали черновые записи сценария, которые мне еще предстояло просмотреть и подправить, если в этом появится необходимость. Хотя заниматься своими непосредственными обязанностями мне ужас как не хотелось.
– Ира, вам надо наседать на таможенников, – посоветовала Лера, терпеливо выслушав историю о наших злоключениях с Гурьевым.
К этому времени подтянулся и Старовойтов. Он украдкой потягивал из вазочки изюм и орехи, которые у нас в кабинете ела только Лера. Это была ее своеобразная диета.
– Ты думаешь, так все просто? – отреагировала я на предложение Казариновой. – С нами никто и разговаривать не станет.