— А вы чувствуете за собой вину? — осторожно спросил Крысолов.
— Хм, — уголки рта у старика приподнялись. — Думаю, вы мне чертовски польстите, если не сочтете, что вся эта экспедиция существует благодаря мне.
— Я об этом не думал, — повел бровью Кирилл Валериевич. — Но даже если подумаю, уверен, не найду в ваших действиях вины. По-моему, никого насильно в экспедицию не заставляли записываться. Никого не принуждали, никому не угрожали. И, если мне не изменяет память, желающих было в два с половиной раза больше, чем мы набрали. Стало быть, люд сам принял решение, как и я с вами. За что вы хотите заняться мазохизмом своей совести я действительно не понимаю.
Старый полковник снова улыбнулся.
— Вы искренни и справедливы, Кирилл Валериевич. Наверное, за эту черту все вас и любят. Но, знаете ли, все же есть разница в поступках людей. Это немного не так, как в Библии, где любое нарушение закона, либо то убийство, либо выкуренная сигарета, есть один грех и отвечать за это все равно смертью. В жизни, между людьми, все по-другому. Ведь, думаю, вы не станете отрицать, что есть разница между тем человеком, что возглавляет экспедицию, и тем, кто спровоцировал ее существование? Кто родил ее. Как вы считаете, у кого из них петля на шее затянута больше? — и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Не обижайтесь, Кирилл Валериевич, право, я не хотел вас оскорбить, но, думаю, даже если вы и провалите миссию, тьфу-тьфу — он поискал глазами деревянный предмет, чтоб постучать по нему, но не найдя ничего подходящего, забавно постучал себя по лбу, — проклинать вас никто не станет. А меня будут. Ведь не настаивай я на том, чтобы экспедиция существовала и, глядишь, все сидели бы дома, овсяные лепешки ели. А так я, старая калоша, во всем виноват, — он досадливо хлопнул себя по колену. — Вряд ли молодому Владимиру Ивановичу удалось бы убедить народ если бы я тогда не упрекнул Толкачева… — он отвел взгляд в сторону и Крысолову, изначально принявшему слова об субординации как упрек, теперь почему-то стало жаль несчастного, ссутуленного дедка, в которого превратился полковник Щукин. — Так что, товарищ начальник экспедиции, рано тебе еще грустить и жалеть о чем-то. Рано.
Старик заговорщицки подмигнул Кириллу Валериевичу и, опасливо подстраховываясь узловатыми пальцами, нетвердо соскочил на землю (и зачем влезал на то колесо вообще?), после чего неуверенной, какой-то кривой походкой подошел к разложившим костер дежурным и, спросившись, подсел к ним. Те охотно приняли полковника в свою компанию, предложили чаю. Но он то ли скромничал, то ли побоялся за дряхлое сердце, но разделить с дежурившими Тюремщиком и Бешеным удовольствие от чаепития отказался.
Крысолов задумался.
Зачем же он здесь, этот старик? Что он хочет найти? Для чего оставил дом? Неужели не наигрался еще в войнушки? Неужели захотелось на старости лет острых ощущений? Нет, в это не верится совсем. Тогда почему? Да потому, что полковник человек хоть и скрытный по натуре, — чему собственно удивляться совсем не стоит, — но у него же на лбу написано, что он так же, как и все, не смог бы жить нормально, если бы экспедиция ушла без него. Он бы увядал, пропадал бы, как забытый на поле после уборки урожая стебелек пшеницы.
Вопил бы, кричал бы… Не обходите меня стороной, не забывайте, не отворачивайтесь… Возьмите меня, у меня еще есть полный зерна колос… Я еще пригожусь вам. Не дайте мне сгнить.
И тут Кирилла Валериевича осенило. Вот! Вот, что всех их — ВСЕХ ИХ — без исключения, объединяет! Чувство, что своим участием они смогут помочь друг другу. Чувство, что каждый из них является звеном, создающим собой крепкую, прочную цепь! Чувство, что он не может остаться, потому что он больше нужен там, в экспедиции! И не важно, куда она направляется, да хоть на Чукотку, хоть на Аляску — это всего лишь фон. Это всего лишь повод, чтобы им стать командой. Чтобы прикрывать друг другу тыл, чтобы подставлять свое плечо тому, кто этого требует, и чтобы в итоге, сжавшись в один кулак, «пробить на фанеру» этот мир и еще помочь тем, кто нашел способ просить о помощи!
Был бы у него внутри прибор, измеряющий силу боевого духа — ей, Богу, сейчас бы он зашкалил. Но длиться этой радости было суждено не долго.
Кирилл Валериевич как раз дотронулся рукой до купола и, отметив про себя, что тот был лишь слегка теплым, удовлетворенно пробормотал «Вот и славненько, раньше соберемся», когда из одного из отсеков выбежал Секач. Он был настолько взволнован, что Крысолов первым делом подумал, что кто-то умер. Хотя «умер» сказано еще мягко. Скорее, будто Секач случайно поджег «Форт» и загерметизировал отсеки, предписав всем, кто там находился, смерть от удушья.
— Беда, Крысолов.
— Что случилось?
— Коран плох… и это… парня одного нет. — Его лицо все блестело от капелек пота, глаза бегали, как у неловко признающегося в любви мальца.
— Стоп, Серега. Давай по порядку. — Крысолов незамедлительно спрыгнул на землю и потянулся за матрацем, чтобы скрутить его в рулон и забросить за сиденье до следующего случая. — Что с Кораном?
— Плохо с Кораном. Михалыч говорит, что он слишком много крови потерял, нужен донор. Но сначала ему нужны анестетики или как там их… а их нет. Последнего ламара на мелкого этого истратили, ну, что его Тюрьма воспитывал. Ты же сам хотел, чтобы его быстро восстановили… Вот и…
— Быстро восстановить и лечить ламарами — это разные понятия. Пора бы уже знать. Скоро будут ими головную боль лечить, расточители, м-мать.
— Так Михалыч говорит, что это Юлька так решила. А ты вроде как сказал…
— Тоже мне, нашел чьи решения!.. — оборвал его Крысолов, но в следующую секунду остыл. — Так, ладно, а что за парень пропал? С чьего экипажа?
— С нашего. Парень в последнем отсеке дежурил. Леком кликали, помнишь такого?
— Конечно, помню, — лицо у Кирилла Валериевича потускнело, брови свелись к переносице. — Это ж наш Ворошиловский стрелок. Куда же он мог пропасть?
— Не знаю, — развел руками Секач. — Капсула его была открыта, а отсек — закрытым изнутри.
— Может, его крылач это..? — он провел большим пальцем по горлу.
— Да нет, — отмахнулся Секач, — ребята сказали, что это как раз он второго крылача и снял. Одним выстрелом. Мы как раз в машину садились, когда он ему мозги со «старухи» вышиб. А влезал ли он назад в отсек, никто не видел.
Со «старухи»? — задумался Крысолов и, плотно сжав губы, выпустил ноздрями воздух. — Значит, покидал-таки капсулу, гад.
— Вроде как грозовые тучи идут, — сказал Секач, заглянув в иллюминатор над головой Крысолова.
— Тучи это хорошо, — протянул Крысолов и сверился с барометром, — Это очень хорошо, — утвердительно повторил он, убедившись в правоте напарника.
Не говоря ни слова больше, он открыл водительскую дверь «Чистильщика», небрежно закинул матрас за сиденье, затем повернулся к напарнику и наткнулся на ничего не понимающий взгляд.
— Ты что, собрался идти искать его?