Спору нет, если бы Крысолов увидел этого пастуха, первым делом он вдоволь насмеялся б, потом почесал бы затылок, пытаясь разгадать, откуда это чучело взялось, а уж после решил бы каким образом сбить спесь с этого самоуверенного деревенщины. Хотя было бы ошибкой, если предположить, что опытный проводник Крысолов не почувствовал на спине чей-то недобрый взгляд или до сих пор не ощутил слежки. Отвечая рассказывающему о своем семействе Секачу невнятными «угу», «ага» или «м-м», он все никак не мог избавиться от давно утрамбованного сверху тысячью другими переживаниями чувства, будто он вновь маленький мальчик, затерявшийся в большущей городской подземке. И что проходящие мимо люди постоянно оглядываются ему вслед.
Я мешаю им пройти. Они торопятся, а я путаюсь у них под ногами, — вспомнилось Кириллу Валериевичу.
Ему приходилось не раз чувствовать на себе взгляды. Было это никакой не особенностью, это качество прирожденных сталкеров. Если ты не чувствуешь, что за тобой следят — тебе нечего делать на поверхности. Лучше выращивай пшеницу или воспитывай детей, этим ты обществу поможешь больше.
Но этот взгляд был особым: так не смотрит ни один зверь, ни один мутант, так смотрит только человек.
Вспомнились вдруг ароматы ванили, имбиря и корицы. Вспомнились невероятно вкусные шарики мороженого с того ларька в переходе метро «Шулявская», что открывался в полдевятого и пирожковая, где ему обязательно перепадало что-то вкусное, когда дежурила не всегда точная в расчетах, но симпатичная и добрая по натуре тетя Наташа. И кто бы что не говорил, а ему было абсолютно не важно, что пирожки к трем часам становились твердыми и жесткими, как резина, потому что вкуснее их он ничего не знал. Вспомнились и те мигающие яркими огнями, латинскими буквами и карточными мастями игровые холлы в подземке, где какой-нибудь везунчик, взявший в долг у «однорукого бандита» немалую сумму (конечно же, обязующийся вернуть ее не позже, как к концу недели) бросал щедрый пятак на толпу малолетних озорников.
А еще вспомнился тот день. Он был хорошим. Солнечным, теплым и, как и полагается пахнущему летом, предпоследнему майскому дню, радостным. Кириллу улыбнулось счастье с самого утра. А началось все с того, что ранним утречком, бродя по сонным столичным кварталам, Кирилл с батяней обнаружили два мешка бутылок рядом со спящим в полуквартале от ближайшего пункта приема стеклотары дядькой Феном. Воспользовавшись мертвецки крепким сном, отец и сын завладели его добычей. 78 бутылок по 25 копеек предвещали неплохое начало дня. И хотя это было как-то подло, ведь иначе как воровством это не назовешь, в том мирке, по законам которого жили Кирилл, его отец и дядька Фен, это было нормальным явлением. Ибо украсть — один из немногих способов прокормить себя, и к черту все басни о морали, совести и чести. Это мир лишений. Это мир без красоты, без улыбающихся масок, без высоких чувств. Это мир, где каждый за себя, где нет друзей, где нет доверия, где нет искренности, а только брутальное, животное стремление выжить. Найти себе ужин, чтобы не голодать ночью, найти себе завтрак, чтобы протянуть день.
Отец никогда не брал себе ни копья из добытых Кириллом денег. Он чувствовал свою вину за то, что не мог обеспечить ему счастливое детство. Ведь так было не всегда. До кризиса он работал на заводе водителем погрузчика. Заработок был скромным, но его вполне хватало на самое необходимое, так что главная проблема заключалась в отсутствии в их семье женщины.
После сокращения отец и сын оказались на улице, на помощь родственников рассчитывать не приходилось, и все что им оставалось — встать с протянутой рукой, чтобы наскрести хоть на кусок хлеба.
Но тот день, когда они украли у дядьки Фена бутылки, был просто великолепным. Кирилл купил себе все вкусности, о которых раньше только мог мечтать. Чипсы, колу, сухарики, сладкую вату, пару порций мороженого, у тети Наташи купил несколько ватрушек, которые проглотил прямо у окошка — такими вкусными они были еще до превращения в резину.
Он как раз стоял второй раз в очереди за мороженым, гадая какое же лучше взять — ванильное (желтые шарики) или клубничное (беловато-розовые шарики), вдыхал всей грудью аппетитнейшие запахи, и подумывал куда же ему лучше податься, чтобы это все съесть, не привлекая к себе внимания. Бедный мальчик, он еще не знал и даже не догадывался, что он так и не притронется ни к чипсам, ни к газировке, как и не получит своей добавки мороженого, в очереди за которым он с таким нетерпеньем стоит, переминаясь с ноги на ногу. Кто бы мог подумать, что причиной этому (он долго считал, что именно это было причиной утраты его вкусностей) будет появление на свисающих с потолка больших экранах покрасневшего от перенапряжения, крупного, щекастого генерала в военном мундире. У этих телевизоров то ли не было динамиков вообще, то ли они были всегда выключены, но даже притом, что они не издавали ни звука, понять, о чем вещает генерал, не составило труда. Он призывал всех к поиску противорадиационных убежищ, поскольку откуда-то там произошел запуск ракет на Россию. За его спиной транслировались кадры, запечатленные со спутника, а также видео, снятое местными корреспондентами: вздымающийся вдали ядерный гриб, бегущие солдаты, плачущие, бьющиеся в истерике женщины, кареты скорой помощи, снова повтор кадров со спутника, где вырастает шляпка гриба, только уже в другой части мира, военные машины, снова скорая помощь, а на фоне всего этой плач, стон (даже невзирая на тишину из динамиков) и бегство. Вместо щекастого генерала на белом экране появились большие черные буквы: ВНИМАНИЕ! ВОЗМОЖНОСТЬ ЯДЕРНОЙ АТАКИ! НАПРАВЛЯЙТЕСЬ В УБЕЖИЩА! УБЕЖИЩАМИ ПЕРВОЙ КАТЕГОРИИ ЯВЛЯЮТСЯ: СПЕЦИАЛЬНО ОБОРУДОВАННЫЕ ПРОТИВОРАДИАЦИОННЫЕ УБЕЖИЩА, ЛИНИИ МЕТРОПОЛИТЕНА, ПОДВАЛЫ МНОГОЭТАЖНЫХ ДОМОВ, НА ПРЕДПРИЯТИЯХ…
Матерь божья, что же началось!
Если бы не подоспевший вовремя отец, Кирилла просто задавили бы. Толпа, замершая на пару секунд у телевизоров, мгновенно осознав всю дикость этого сообщения, рванула почему-то не вглубь метро, как писалось на экране, а наоборот — к выходам.
Начался хаос.
Где-то натужно взвыла сирена. Где-то уже выезжали из воинских частей в армейских «Уралах» и «КамАЗах» тысячи солдат, чтобы первыми придти на помощь населению. Где-то на выездах из города устанавливались блокпосты. Где-то несший боевое дежурство полковник Донич отдавал бесполезные приказы о подготовке к запуску систем ПРО, всей душой надеясь, что те окажутся дееспособными и не зная, что младший сержант Окунев при увольнении на дембель снял с одного из пультов какую-то микросхему. Где-то начальник сектора гражданской обороны приставил себе к виску пистолет. Где-то люди, не понявшие что случилось и не смотревшие телевизор, где на всех каналах транслировалось одно и то же сообщение, недоуменно смотрели на ту толпу, что вырывалась из подземок, как из клеток. Где-то кто-то занимался любовью, и был блажен не слышать и не видеть ничего вокруг себя. А где-то молодая мать, только отдавшая свою дочь в детский сад, бежала обратно, не чувствуя под ногами земли. Где-то водитель троллейбуса остановил свою машину посреди дороги и ринулся наутек, создав тем самым жутчайшую пробку на проспекте Мира, так никогда и не рассосавшуюся. Где-то школьники, засевшие за парты на четвертый урок, ни о чем не подозревая, повторяли домашнее задание. Где-то стоявшие в очереди за пенсией старики, вдруг подняли к небу свои взоры и увидели там яркую, падающую звезду.