И поначалу Бешеный, хоть и был насмотрен на имевшие отношения к проклятым ужасы, почувствовал себя новичком, впервые встретившим на поверхности нечеловека.
— Стой, тебе говорят, — как можно строже сказал он, шагая задом наперед параллельно с ним, но проклятый даже ухом не повел.
— Он шизанутый на всю голову, Беша, — объяснил Тюремщик. — Валит себе как сквозь джунгли, ему по фиг.
— Эй, ты! — снова поравнявшись с пребывающим в состоянии автоматизма проклятым, выпалил Бешеный, и приставил ему к горлу зажатое в правой руке мачете. — Куда ты прешь, луноход? У тебя что, поблемы со слухом? Эй, с тобой разговаривают.
— Нет, нет, нет, э-это уже лишнее, Беша, — заикнувшись, протянул вперед руки Тюремщик, и проклятый, ощутив у себя на горле острое лезвие, остановился. Медленно повернул голову и долгим, немигающим взглядом посмотрел сверху вниз на чудного сталкера, который был и на добрую голову ниже его ростом, и в плечах узковат, но, тем не менее, смел угрожать ему своим ничтожным ланцетом.
Взгляд этот Бешеному не понравился. Как и не понравилось то, что он прочитал в глубоко посаженных, маленьких, блестящих двумя искринками глазах. Но убирать оружие, выказав свою слабость и неуверенность, он не хотел. Баталия взглядами продлилась еще несколько секунд, а затем все произошло настолько быстро, что даже, казалось, готовый открыть огонь в любой момент стоящий за пулеметом Борода, опешил.
Мачете Бешеного, подбитое резким ударом, полетело вверх, сделало несколько красочных оборотов, как снаряд фокусника, и зазвенело по асфальту. Где-то в метрах пяти позади отброшенного мощным толчком в грудь, распластавшегося чуть дальше двойной разделительной полосы самого Бешеного.
— Не стрелять!!! — выпростав руки вперед, крикнул Стахов взявшему голову проклятого в прицел Бороде. — Не стреляй!
— Ох, и ни хрена же себе, — поднимаясь с асфальта и высматривая свое оружие удивленно протянул Бешеный, — Ты видел как этот сукин сын меня?..
Стахов спрыгнул с «Бессонницы» и, опережая Тюремщика, подбежал к Бешеному. Ни о чем не спрашивая, наскоро осмотрел его, убедился, что с ним все в порядке, что у него ничего не отваливается, перекушенное острыми клыками, и заспешил к уходящему проклятому.
— Постой, — он взял его за рукав, и тот покорно остановился, снова повернув голову и вглядевшись тем же проницательным взглядом в новое лицо. — Ты понимаешь наш язык? Мы видели твоего предшественника. Он дошел до Киева. Мы слышали принесенное им сообщение.
Проклятый никак не отреагировал.
— Магнитофон, — пытаясь не думать о том, что общается с видом живых существ, которые еще пять лет назад были самым заядлым врагом остатка человечества, указал Стахов на обтягивающий плечи вещмешок. — Ты ведь несешь магнитофон, так ведь? Магнитофон с записью для братьев из Киевского метро, правильно? — Никакой реакции, кроме продолжающегося длительного разглядывания. — Мы, — постучал себя ладонью по груди Стахов, — из Киева, мы едем в Харьков по просьбе тех, кто тебя послал. Мы везем еду и боеприпасы. Если у тебя есть для нас сообщение, ты можешь передать нам свой магнитофон и не идти в Киев.
В какой-то момент подумалось, что это все равно, что пытаться объяснить дальтонику какой на самом деле красный цвет. Проклятый смотрел на него, не мигая, лишь поблескивая дрожащими искорками в глубине черных западин. Смотрел будто бы понимая все, что сейчас происходило, каждое слово, каждый жест, и одновременно так, будто был с другой планеты, будто люди для него — как животные, бегают, обсматривают, обнюхивают его как бурундуки орех. Но потом что-то незаметно переменилось в его взгляде, и в наступившей тишине Стахову даже показалось, что из приоткрытого рта слетело тихое, на грани беззвучия, шипение. Как слово, сказанное безъязыким ртом.
Стахов сморщил лоб, напрягся весь, наклонился к нему ближе, пытаясь не упустить загадочный звук, но вместо шипения, таившего в себе некий смысл, внезапный глухой удар и треск ломающегося черепа заставили его отпрянуть и вскинуть в воздухе кулаками.
Но делать этого не нужно было. Угрозы больше не существовало. Проклятый пошатнулся, вскинул помутневший взгляд к небу и опустился сначала на колени, а потом рухнул лицом вниз.
— Зачем ты это сделал?! — выкрикнул он все еще держащему автомат прикладом вперед Тюремщику. — Кто тебя просил?
— А чего с ним возиться? Может, его еще упрашивать нужно было?! — огрызнулся Тюремщик.
Проклятый недвижимо лежал на дороге, протянув одну руку вперед, а вторую подмяв под себя, будто в последний момент хотел достать что-то из внутреннего кармана фуфайки. От его головы во все стороны медленно растекалась лужа темной, густой жидкости.
— Зачем ты это сделал? — сменив крик на презрительный череззубной свист, повторил свой вопрос Стахов.
— А ты чего ждал?! Пока он представится тебе? Скажет, как его зовут? Это же проклятый, хер ему в задницу! И ты же видел, он был невменяем!
— Это ты невменяем, Тюремщик, — ответил Стахов.
— Что? — наклонился вперед, будто не расслышав вопроса, тот. — Что ты только что сказал?
— То, что слышал. Меньше бы дури курил, лучше бы соображал. Только на то мозгов и хватает, что избивать малолеток и проламывать исподтишка черепа.
— Ох, ни хрена ж себе как ты осмелел! — выкатив глаза, шагнул вперед Тюремщик. — Ты — заставной шакал, кем ты себя тут возомнил вообще? Кто ты такой, чтобы указывать мне, что делать, а? Ты что, великим боссом, твою мать, стал, пока Крысолова нет? Да я на тебя и на приказы срать хотел, понял? Если бы не я, его никто бы и не увидел этого проклятого. А теперь ты мне говоришь, что я невменяем???
— Эй, эй! — закричал Борода, спрыгивая с машины на землю. — Хватит вам! Бешеный, чего ты таращишься?! Забери же его!
Стахов с Тюремщиком стояли теперь друг перед другом, как боксеры на фотосессии, впившись взглядами друг в друга, всем своим естеством выражая дикую ненависть и готовность превратить соперника в прах. У Тюремщика, как настоящего боксера, шансов на победу, вдруг завяжись драка, было бы естественно больше — как никак тренировки и спарринги лучше подготавливают к рукопашному бою, чем круглосуточная рутинная служба на заставе. Но отчего-то он не спешил он демонстрировать свое преимущество. Не решался проучить комбата, несмотря на то, что тот был ниже его и не обладал такими горами выпирающих мышц. Невооруженным глазом было видно, что нервничать так Тюремщика уже давно никто не заставлял.
— Если вам, конечно, не интересно знать что тут, — Бешеный присел над телом проклятого и поддел лезвием одного из своих мачете лямки рюкзака, — вы можете продолжать пялиться друг на друга как влюбленная парочка. — От этих слов его лицо расцвело в самодовольной улыбке. — Но знай, Тюрьма, я измены не прощаю. Пойдешь потом к Никитичу заставу подметать, в звании ефрейтора. Правильно я говорю, Илья Никитич? Вам здоровяки ведь еще нужны? — И несколькими резкими, обратно-поступательными движениями руки, разрезал лямки.