– Я покажу. – Сьерра, парикмахерша с волосами, выкрашенными в радикально пурпурный цвет, ободряюще улыбнулась. – Вон там.
Вздохнув напоследок и искоса взглянув на Гибсона, Хлоя помчалась вслед за Сьеррой к ряду кабинок в дальнем углу студии. Гиб мог поклясться, что ее зубы стучали от страха.
* * *
За последние двенадцать лет Гибсон снял множество женщин.
Его камера любила их. Она запечатлевала их линии и округлости, гримасы и улыбки. Она делала из них произведения искусства. Благодаря ей Гибсон стал одним из наиболее успешных фотографов в модельном бизнесе. Ему нравилась его работа.
Но в личном плане Гибсон оставался равнодушным. Он никогда не сближался с женщинами, которых фотографировал.
Однажды он попробовал, и этого урока ему хватило надолго.
Он видел в них лишь игру света и тени, прямых и изогнутых линий. В его отношении к ним не было ничего личного. Эти обнаженные женщины значили для него не больше, чем кучи опавших осенних листьев. Они были всего лишь предметами. Все на одно лицо.
До появления Хлои.
Хлоя была не только набором линий и игрой света и тени. Она была человеком. Живым. Дышащим. Дрожащим. Это сводило его с ума.
– Ладно. Начинаем, – произнес Гиб, едва взглянув на Хлою, когда она наконец выползла из кабинки и присоединилась к остальным девушкам. – Встаньте в круг. Мне нужны силуэты. Руки над головой. Потягиваемся… вот так… потягиваемся.
Семь пар рук вскинулись кверху. Семь женщин потянулись.
Шестеро двигались очень плавно, их жесты были мягкими, текучими. Седьмая дрожала.
Гиб опустил камеру.
– Хлоя, – сказал он. – Выпрямись.
Она бросила в его сторону полный отчаяния взгляд, кивнула, облизала губы и выпрямилась.
– Потянись, – приказал он.
Хлоя потянулась. Ее волосы колыхнулись. И груди тоже.
У Гиба пересохло во рту, а его ладони взмокли. Он возбудился, словно сопливый мальчишка!
Он видел груди и раньше. Сотни. Тысячи. За двенадцать лет работы он перевидал столько женских грудей, что кому-нибудь другому хватило бы на всю жизнь.
Но все эти тысячи грудей были упругими и твердыми, как пластмасса. И очень маленькими. Меньше ладони.
Хлоя казалась гораздо более… соблазнительной. Сняв платье, она превратилась в Мэрилин во плоти.
Гиб зажмурился и попытался думать о чем-нибудь другом. Но как только он снова открыл глаза, его взгляд тут же упал на Хлою.
– Потянись, – приказал он. А когда она, дрожа, потянулась, он рявкнул, – Потянись, я сказал, а не дергайся! Как будто тянешься к любовнику.
Хлоя покраснела всем телом.
Гибсон опустил камеру, моргнул и недоверчиво уставился на нее. Ему никогда еще не доводилось видеть румянец во все тело. Он был потрясен до глубины души.
– Кончай дрожать, – скомандовал он. – А не то на снимке выйдут шесть красоток и одно размытое пятно.
– Изв-вините. – Но дрожать она так и не перестала.
Гиб покачал головой и снова взял камеру.
– Скользите, – велел он. – Легкие, медлительные движения. Как будто вы в воде.
Они скользили, плавно взмахивали руками, вставали на цыпочки и покачивались. Хлоя дрожала.
Гиб скрипнул зубами. Он отвернулся, глядя на остальных женщин. Но они кружились по комнате, и в поле его зрения снова попала Хлоя. Гиб кашлянул и попытался успокоить дыхание.
– Теперь губы. Округляем губки. Целуемся. Мне нужны поцелуи.
Черт возьми, Хлоя смотрела прямо на него, ее лицо пылало, тело нежно розовело, а губы были сложены бантиком!
Гиб раздраженно фыркнул.
– Не меня, дорогуша! – произнес он, слегка задыхаясь. – Мне профили нужны. Любовника своего целуй. У тебя же есть любовник?
Ну и ну, румянец вернулся, и на этот раз стал еще более густым. Как жаль, что снимки будут черно-белыми. Она просто светится изнутри.
Гиб вздохнул. Он вытер о джинсы неожиданно намокшие ладони и облизал губы. Сосредоточься, черт возьми, – сказал он себе.
Беда в том, что он был очень даже сосредоточен. Сосредоточен на ней!
Гибсон пытался отвлечься, не обращать внимания на охватившее его возбуждение. Он то двигался по комнате, то присаживался на корточки, наводя камеру на всех семерых женщин. Но каждый раз в объективе оказывалась Хлоя.
Он пытался вспомнить, какие позы должны были принимать девушки. Но его голова оставалась пустой. Хотя нет, не совсем пустой. Был там один образ. Одно тело.
Очень сексуальное тело.
Настоящее тело. В отличие от остальных шести. Казалось, Хлоя реагирует на его указания не только движениями. Она была открытой незащищенной. Гиб сказал: «Любовник», и она вспыхнула. Он сказал: «Поцелуй» и увидел желание на ее лице.
– Да, – подытожил Гибсон. – Вот так. И еще круче. Круче, дорогуша.
Все дружно посмотрели на него.
– Э… дорогуши, – поправился Гиб и улыбнулся девушкам. Но смотрел он только на Хлою.
И тут из приемной донесся шум голосов. «Туда нельзя!», а следом: «Нет, можно. Я опоздала!»
Дверь распахнулась, и в комнату ворвалась Таша, очень известная модель, с которой Гибсон много раз работал.
– А, Гибзон, прости! Это такзи! Оно сломалось! Этот такзист! Он заяфил, что не отпустит меня, пока я не заплачу! А я гофорю: «Никаких денег! Ты не отвез меня туда, куда мне надо!» А он схватил меня! Я закричала! А он гофорит, что я его обманула! Ой! – Она тряхнула копной огненно-рыжих волос. – Эти полицаи! Они никогда не фыслушают! Думаешь, они будут слушать красивую дефушку, ага? Нет! Они слушали этого тупого такзиста!
Во время всего этого гневного монолога Таша срывала с себя одежду. Сначала обтягивающий топ, затем крохотный лифчик. Резкий взмах ноги, и босоножка упала на пол. За ней последовала вторая. Таша расстегнула мини-юбку и стянула ее с узких бедер.
– Я же гофорю, эти полицаи ничего не понимают! – Она взмахнула трусиками для пущего эффекта и улыбнулась Гибсону. – Начинаем, да? Я готова!
Наступила мертвая тишина. Гибсон стоял, разинув рот.
Он отвернулся от Таши, обнаженной, прекрасной и совершенно не дрожащей, и посмотрел на окружающих ее женщин.
Его взгляд перемещался с одного тела, на другое. С одного лица, на следующее. Они смотрели на него, затем друг на друга. Судя по их взглядам, они делали то же самое – считали.
Один. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть.
Гиб снова взглянул на Хлою. Дрожащую. Испуганную. Краснеющую. Семь.