– Вообще-то в таком виде голем уязвим, – осторожно сказал Лебиус. – Но вот когда к внутреннему каркасу снова будет прилажена внешняя броня…
Внешняя броня лежала неподалеку. В углу, у глубокой ниши, заваленной инструментами, требовавшимися для разоблачения голема. Огромные доспехи – будто обломки разрушенного колосса. Все сплошь покрыты темно-синим… То ли краской, то ли алхимической смолью, то ли колдовским налетом.
Шлем – толстостенное ведро с узкой смотровой прорезью и небольшим выступающим козырьком посередине, с гребнем вверху и с отверстиями для болтов крепления внизу. Над козырьком – сияющие символы – белые с красным. Неведомые магиерские письмена. Только первый знак (Альфред точно помнил, что прежде их было пять, теперь же стало четыре) отчего-то затерт.
Подле глухого, лишенного забрала и дыхательных отверстий шелома к стене прислонена массивная кираса. И на шлеме, и на нагруднике видны царапины и небольшие, махонькие совсем, вмятины. Всего лишь царапины, всего лишь вмятины – почти незаметные следы таранных копейных ударов и обстрела из мощных армбрустов.
Рядом – набрюшник, тассета… Подвижная – из широких колец и створок – защита рук и ног, разобранная на отдельные сегменты. Шипастые наплечники, налокотники, наколенники. Устрашающих размеров латные рукавицы, снятые со стальных дланей. Прочная и гибкая кольчужная сетка, закрывающая сочленения.
Еще – меч. Огромный, длинный. Немного выщербленный по лезвию. Но самую малость выщербленный. На этот клинок пошла хорошая сталь. Чуть поодаль – булава. Громадная, как молот водяной мельницы. Ее тоже увезли с нидербургского ристалища.
– В таких латах не страшны ни вражеские копья, ни мечи, ни стрелы, – вдохновенно произнес магиер.
– Тяжелые, – без всякого выражения, как бы между прочим, заметил Альфред Оберландский.
– Что? – не понял магиер.
– Латы, говорю, тяжелые.
– О, да, – согласился Лебиус. – Обычные кости не выдержат такую тяжесть. Но когда кости выкованы из стали…
– Я слышал, своего первого голема ты создал не из металла, а из глины, – повернулся Альфред к магиеру. – Это правда?
– Правда, – ответил тот. – Големов можно творить из разных субстанций. Глина же дешева, мягка и податлива. Работать с ней просто. Поэтому раньше я и использовал ее…
Лебиус развел руками, словно оправдываясь за глупую и недостойную выходку.
– Сейчас же, благодаря щедротам вашей светлости, у меня хватает иных материалов, – магиер низко склонился перед маркграфом. – И имеются чудесные мастератории, в которых можно обрабатывать любое сырье.
Капюшон с двумя прорезями для глаз еще раз качнулся вниз.
– Глина же… Глина – материал ненадежный. Почти столь же ненадежный, как и слабая человеческая плоть. А вот металл… Сами понимаете, металл есть металл. Особенно славный оберландский металл.
Третий поклон.
– И все же, помимо металла, я вижу здесь куски плоти, – маркграф кивнул на чан с бурлящей коричневатой жижей и аккуратно уложенными в ней вырезанными органами. Красные, склизкие, они подрагивали и трепетали среди лопающихся пузырей, как живые существа. – Куски слабой человеческой плоти. Это ведь то, что осталось от барона Леопольда фон Нахтстлиха, преследовавшего тебя в моих землях, не так ли? Ты, помнится, собирался использовать его тело при создании первого механического голема.
– Да, все верно, ваша светлость. Объявив на нидербургском турнире о благородном происхождении своего рыцаря-защитника, вы не покривили душой. Части его милости господина барона действительно присутствуют в этой машине. Его смерть и его плоть были необходимы для сотворения голема, ибо, чтобы оживить мертвое, нужно сначала особым образом умертвить живое. Сакральная жертва… Таков закон черного магиерского искусства, такова непреложная истина некромантии, понимаете?
Маркграф кивнул. С теоретическими азами запретных темных искусств он был знаком.
– Но это еще не все. Механического голема пробуждает и поднимает не магия сама по себе, – продолжал Лебиус. – На такое способны лишь недюжинная человеческая воля и охота к жизни. Жизненная сила сильного человека, слившаяся с мертвым металлом. Для того-то и смешиваются и сплавляются воедино в големе плоть и сталь. Для того и потребна в первую очередь магия.
– Странно, – задумчиво проговорил змеиный граф. – Значит, самое важное в големе – жизненная сила мертвого человека, а вовсе не магия?
– Магия только подчиняет эту силу, позволяет работать с ней и использовать по своему усмотрению. К сожалению, далеко не у всех живых жизненная сила присутствует в должном количестве. Вот у господина фон Нахтстлиха ее хватало с избытком. Помните, как он дрался за свою жизнь?
Альфред снова молча кивнул. Барон Леопольд дрался как зверь.
– Потому-то я и выбрал его для сотворения этого голема. Потому и сживил его плоть с металлом. Впрочем, есть и другая причина, по которой мне приходится использовать в своей работе человеческие органы.
– Какая же?
– Видите ли, ваша светлость, искусственные мертвые материалы не всегда и не во всем способны заменить живую плоть. Некоторые органы нашего тела не столь надежны, как металлические детали голема, но гораздо более совершенны. Вот взять хотя бы, к примеру…
Он действительно намеревался именно «взять». Длинные сухие пальцы Лебиуса нырнули в чан с красно-коричневой, цвета ржавчины, густой жидкостью. Прямо в лопающиеся пузыри. Пальцы колдуна осторожно пошевелили, раздвинули куски плоти…
Маркграф считал себя человеком крепким и ко многому привычным, однако на этот раз его передернуло от омерзения. Прагсбургский магиер же, видимо, давно утратил чувство элементарной брезгливости. Как он там говорил? Я этим дышу, я этим живу…
Создатель голема выловил из мутной жижи…
– Глаз?! – изумился Альфред Оберландский.
Студенистый шарик, оплетенный капиллярной сеткой, с путаным хвостом сосудиков, нервов и тончайшей, едва заметной проволоки взирал на него из руки колдуна темным расширенным зрачком. Маркграфу показалось, будто глаз… Нет, не показалось, точно – живет! Живет своей отдельной неведомой жизнью.
– Глаз, – спокойно подтвердил Лебиус. – Чтобы сражаться, голем должен видеть. А мне неизвестен материал, который можно использовать вместо человеческого глаза. И создать ничего подобного искусственным путем тоже пока не удалось. Нерастекающаяся вода, нетающий лед, небьющееся стекло здесь не годятся. Потому-то в шлеме голема имеется смотровая щель, а в щель эту смотрят два обычных человеческих глаза, соединенных с металлической основой.
Колдун осторожно тронул ногтем проволочку, вплетенную в сосуды и нервы. Вынутое око дернулось.
– Почему только два?.. – глухо выдавил из себя Альфред. – Только два глаза – почему?