Миранда и не думала прикидываться, будто не волнуется. Она вертелась у двери кабинета, временами стремительно подбегая к Лесли только затем, чтобы узнать, который час. И не было ничего удивительного в том, что именно она увидела, как приоткрылась дверь.
Даниэль!!!
В следующее мгновение она уже крепко обхватила брата руками, спрятав лицо у него на груди. Первые восторг и радость сменились счастливыми слезами, и теперь она тихо плакала, приговаривая:
— Даниэль… Даниэль… С тобой все в порядке…
Лесли тоже поднялась с кресла и стояла в нескольких шагах от них, онемевшими пальцами прижимая к груди так и не прочитанный журнал. Она не могла закричать от радости. Она не могла броситься Даниэлю в объятия. Она могла только стоять и смотреть.
Сестра, вышедшая вслед за Даниэлем из кабинета, глядя поверх головы девочки, обменялась с ним понимающими улыбками. И этот простой обмен взглядами был красноречивее любых слез: значит, это правда! К Даниэлю вернулось зрение!
Закрыв глаза, чтобы не выдать овладевших ею чувств, Лесли позволила признаться самой себе в самой потаенной и самой заветной надежде: быть может, теперь, когда он ее увидит, рухнут наконец оковы, сковывающие его память.
Снова открыв глаза, она встретилась со взглядом Даниэля.
— Я так рада за тебя, — пробормотала она, пытаясь улыбнуться.
Но Даниэль, казалось, не слышал ее. Отведя взгляд от глаз Лесли, он напряженно всматривался в ее лицо, как будто пытаясь найти что-то давно забытое. Вероятно, мелькнуло в голове у Лесли, он хочет отыскать следы катастрофы — несколько крошечных шрамов на ее лице.
Или… У нее перехватило дыхание. Быть может, вглядываясь в ее черты, он пытается проникнуть туда, где остались восхитительные часы его жизни, отделенные от него стеной беспамятства.
Даниэль осматривал ее всю, и тело ее тотчас начинало пылать там, куда падал его взгляд. Да! — мысленно кричала Лесли. Да! Ты прикасался ко мне здесь… и здесь… и здесь!
Но в этот момент, как будто решив, что занятие это было слишком интимным и личным для такого людного места, Даниэль отвел глаза в сторону.
— Поехали домой, Анди, — сказал он, ладонью растрепав волосы сестры. — Ты готова, Лесли?
Волна разочарования захлестнула ее. Во время всего этого обжигающего исследования в его глазах ни разу не вспыхнула искра узнавания. Взгляд его оставался пристальным и… чужим. Он так ничего и не вспомнил.
— Готова, — ответила она нарочито оживленно и направилась к двери.
— О, Лесли! — Услышала она за спиной радостный возглас Миранды. — Ну разве это не чудесно?!
Несколькими часами позже Даниэль, устало улыбаясь, откинулся на спинку кресла. Все накопившиеся за эти дни телефонные звонки — друзьям, коллегам, деловым партнерам — были наконец позади.
Он еще раз посмотрел список имен, частично — чтобы удостовериться, что никого не пропустил, частично — чтобы еще раз испытать наслаждение от вновь обретенного зрения. Невозможность читать была одним из самых больших лишений, которые принесла ему временная слепота. Сейчас в радостном предвкушении он мысленно перебирал названия любимых книг, с которыми, как с друзьями после долгой разлуки, можно будет провести этот вечер.
Взгляд его упал на громоздившуюся на углу стола кучу папок, и Даниэль замер. Кого он пытается обмануть? На трех из этих папок красовалось имя Лесли Стиворт. Едва ли какой-нибудь роман по своей занимательности сможет состязаться с историей, таившейся между этими страницами.
Даниэль недовольно нахмурился. Почему он никак не может ей поверить? Когда он увидел ее сегодня у дверей кабинета доктора Флетчера, она была так ослепительно хороша, что на нее было больно смотреть. Лесли была даже более прекрасной, чем он помнил. И вместе с тем — более невинной. Память как-то преувеличивала ее сексуальность, рисовала ее более сиреной, нежели ангелом.
Глаза ее были наполнены слезами, отчего они казались еще более голубыми, еще более сияющими. Даниэль недоумевал, как ему удалось найти силы, чтобы тут же не броситься к ней, не прижать к себе так, как он прижимал Миранду, чтобы слезы эти пролились на его рубашку, пока он будет гладить ее мягкие шелковые волосы.
Нет, скорее вовсе не так, как Миранду. Он вспомнил, как не мог заставить себя отвести глаз от ее тела, как не мог да и сейчас не может понять, почему при виде Лесли в нем вспыхивают одновременно нежная потребность защитить ее и голодная жажда обладания.
Но когда он опять посмотрел в эти голубые глаза, Лесли показалась ему… Даниэль силился найти подходящее слово. Разгневанной? Нет. Скорее — разочарованной. Это выражение озадачило его. Он ожидал, что Лесли будет счастлива за него. Действительно, в первую минуту лицо ее светилось такой же радостью, как и лицо Миранды. Так откуда же это разочарование?
Или он неправильно истолковал выражение ее лица? Быть может, почувствовав на себе его полный жадной страсти взгляд, она сочла себя оскорбленной? Даниэль провел рукой по волосам, стараясь отогнать вновь подступившее ощущение бессильного отчаяния, от которого, как ему казалось, он должен был избавиться вместе с закрывавшими глаза бинтами. Черт подери, эта женщина совершенно непостижима! Временами все было на удивление прекрасно, как вчера в саду. Но чаще ее реакцию было невозможно предсказать — так никогда не знаешь, каким будет звук ослабевшей гитарной струны.
Вот почему Даниэлю придется-таки читать эти папки. Сегодня ночью он узнает, какая тайна в них заключена, и попытается собрать воедино кусочки головоломки.
От размышлений его оторвал легкий стук в дверь. Прежде чем открыть, Даниэль сгреб папки, быстро дохромал до своей спальни и сложил их на стоявший возле кровати ночной столик.
Это был Джек Стиворт, пришедший точно в назначенный час и явно озабоченный тем, чтобы не быть пойманным Лесли. Когда Даниэль просил его зайти, оба согласились, что Лесли об этом говорить не следует. Во всяком случае — пока.
Глядя на него сейчас, Даниэль понял, как опасно бывает оказаться в плену стереотипов. Он никогда не видел отца Лесли раньше и вчера представил его себе этаким киношным негодяем с напомаженными волосами, острым носиком и бегающими глазками. Сегодня же он с удивлением обнаружил, что, прежде чем неумеренный образ жизни наложил на его внешность свой отпечаток, Джек Стиворт был на редкость красивым мужчиной. Особенно впечатляли его глаза, такие же голубые, как и у Лесли. Они были заметно припухшими, покрасневшими, однако в них, как в зеркале, отражались доброта и незаурядный ум, правда, не было и следа присущей Лесли внутренней силы.
Даниэль вздохнул, с сожалением подумав, что Джек Стиворт был создан для более серьезных дел. Лесли как-то рассказывала, что ее мать умерла, когда она была совсем маленькой девочкой. Что ж, возможно, любящая жена и смогла бы удержать в узде порочные пристрастия Джека, но десятилетнему ребенку это оказалось не по плечу. Не исключено, что это окажется не по силам и ему, Даниэлю, но попытаться было необходимо. Он жестом указал Джеку на кресло, сам сел за стол.