Надевая кольцо, она никогда не глядела на Даниэля, как будто ее заставляли делать что-то грязное, постыдное и ей было неприятно, что кто-то видит, как она этим занимается. Впрочем, ему и самому не хотелось смотреть. Всякий раз, видя, как бриллиант возвращается на ее палец, внутри у него что-то обрывалось.
Повинуясь внезапному порыву, он зажал коробочку в ладони и встал из-за стола. Завтра он найдет способ от нее избавиться: вернет ювелиру, продаст, выбросит наконец! А сейчас он просто хотел убрать ее как можно дальше с глаз: у Симона был потайной сейф, комбинация которого была известна Даниэлю.
Однако, открыв дверцу, он увидел, что в сейфе уже лежало нечто, что, по мнению Симона, было, вероятно, не менее ценным, чем бриллиант в четыре карата: один-единственный лист бумаги. Даниэль не смог бы припомнить, сколько времени простоял, впившись глазами в этот лист: что-то подсказывало ему — в бумаге содержится ключ ко всей головоломке, которую он непременно должен был разгадать.
Все-таки в этом была определенная поэтическая завершенность, думала Лесли, глядя в окно. В том, что буря случилась именно сегодня. Буря разразилась в тот вечер, когда начался весь этот кошмар, бурей все это и заканчивалось. Когда несколько минут назад, вернувшись после подписания контракта с мистером Хаггерти, она стремглав неслась к дому, на землю падали первые одинокие капли, сейчас же за окном стояла сплошная стена дождя.
Встреча с Хаггерти прошла на удивление гладко. Ознакомившись с составленным Лесли техническим обоснованием, он подписал его практически без изменений. Контракт этот должен был принести компании не меньше миллиона долларов чистой прибыли.
Едва ли Даниэль действительно собирается ее уволить, но теперь ей, скорее всего, придется координировать работы по выполнению заказа Хаггерти. Необходимости в ее присутствии в этом доме больше не было. Сейчас, когда повязка с глаз снята, Даниэль сможет самостоятельно отправиться в любой китайский ресторанчик. И при желании есть яичный суп хоть по три раза на дню.
Она сделала все, чтобы продемонстрировать свою преданность ему и его семье, и не ее вина, что он упорно отказывается это признавать. Как показал вчерашний вечер, в глазах Даниэля Лесли и ее отец были всего лишь жалкой шайкой вымогателей, которые бессовестно тянули из Симона деньги.
При мысли об отце глаза ее наполнились горячими слезами. Лесли любила его всей душой, переживала за него, всегда старалась помочь. Но сколько еще ей придется жертвовать ради него своим счастьем?
— Лесли? — раздался у нее за спиной голос Аннетт, и Лесли ответила не оборачиваясь:
— Да, это я.
— Как хорошо, что я сюда заглянула, — сказала экономка с некоторым удивлением. — Я и не знала, что ты уже вернулась. Тебя к телефону. Твой отец.
Отец… О Боже, только не сейчас! Пожалуйста, не сейчас! Лесли в отчаянии прижала ладони к вискам. Папа, ну что у тебя случилось на этот раз?
Папки манили к себе неодолимо. Даниэль хотел заняться ими попозже, когда все уснут. Чтобы отвлечься, он вначале долго, со вкусом мылся в душе, затем, облачившись в толстый, теплый халат — из окна тянуло ночным холодом, — занялся камином. Когда там весело заплясали язычки пламени, он налил себе стакан шотландского виски — впервые после несчастного случая — и включил телевизор, надеясь, что радость от вновь обретенной возможности видеть хотя бы на время примирит его с очередным боевиком, как водится, начисто лишенным здравого смысла. Не находя в подобного рода поделках даже проблеска мысли, Даниэлю обычно было жаль терять на них время.
Спустя несколько минут он, к своему удивлению, обнаружил, что телевизор выключен, стакан с виски забыт на краю стола, а сам он с папками на коленях сидит в придвинутом к огню кресле.
В первой папке оказались одни фотографии. Отчеты, по всей видимости, находились в других. Он взял верхнюю фотографию и вдруг почувствовал, как кровь стынет в жилах.
Кто, черт подери, это снимал?! На снимке, сделанном во время того памятного пикника, была изображена Лесли. Стоя на коленях на расстеленном на траве одеяле, она снимала блузку. Рядом Даниэль, наклонившись, помогал ей развязать какие-то бретельки на спине. Снимок был сделан под таким углом, что на нем не было видно не только Миранды, но и хотя бы одного служащего компании, которые в тот день кишмя кишели в парке. Более того, фотограф каким-то образом сумел поймать момент, когда телесного цвета купальник оказался в тени и создавалось впечатление, что под снимаемой блузкой у Лесли нет ровным счетом ничего…
Даниэль с отвращением отбросил фотографию в сторону и взял следующую: они с Лесли возле перевернутой лодки. Их купальные костюмы скрыты под водой, а голые плечи исподволь намекают на полную обнаженность. Рука его покоится на ее шее, пальцы погружены в волосы…
Еще не успев взять в руки последнюю фотографию, Даниэль увидел розовые, белые и желтые пятна и понял, какой момент на ней запечатлен. Дыхание у него перехватило. Хотя люди, лежавшие среди цветов, были одеты, едва ли у кого-нибудь могли возникнуть сомнения в том, что они занимаются любовью. Мужчина лежал на женщине в характерной позе, она тянулась к его лицу дрожащими — Даниэль помнил это как сейчас — пальцами…
— Даниэль, ты еще не спишь?
Он поднял голову, непонимающе огляделся, и только тут до него дошло: то, что он вначале принял за стук собственного сердца, на самом деле было стуком в дверь. Лесли стояла у двери его спальни, и Даниэль вдруг задохнулся, почувствовав, что легкие его едва не лопаются, до краев переполнившись сладковато-горьким запахом львиного зева.
— Минутку! — Он поспешно захлопнул папку и со всей скоростью, которую позволяло развить его больное колено, бросился открывать, в глубине души опасаясь, что голос ее на самом деле ему просто почудился, вызванный из затаенных глубин памяти впечатлениями от фотографий.
Однако за дверью действительно стояла Лесли, и была она так прекрасна, что на несколько мгновений он потерял дар речи. Судя по строгому деловому костюму: длинный, прямого покроя пиджак и такая же юбка, она только что вернулась со встречи с Хаггерти.
— Привет, — выдавил он наконец, все еще не в силах отвести от нее глаз. Ему всегда очень нравилась Лесли такая, как сейчас: деловая, уверенная в себе женщина. Полагающая, что этот образ в состоянии отвлечь внимание от ее необычайной, поразительной красоты. На самом деле это очень походило на попытку удержать солнечный свет в бутылке.
— Привет, — ответила Лесли, нервно поправляя выбившийся из пучка завиток. — Можно войти?
В голосе ее звучало некоторое сомнение, как будто она не была уверена в том, что он скажет «да».
— Конечно, — улыбнулся Даниэль и сделал шаг в сторону, пропуская Лесли в комнату. — Садись, пожалуйста. — Он указал на кресло возле камина. — А я пойду натяну какие-нибудь джинсы.
— Не надо, — остановила его Лесли. — Не беспокойся, пожалуйста. Я знаю, сейчас поздно. Наверное, ты уже спал.