Наконец леди Мод встала, глубоко вздохнула и решительно направилась к двери. К тому времени, как она добралась до комнаты, в которую провели телефон, она уже знала, что делать.
Ратлидж доехал до конца подъездной дорожки и повернул на шоссе.
Хэмиш, почувствовав, что напряжение ослабло, заговорил после долгого молчания: «Без толку ты к ней приезжал. Ничего не узнал, зато на нее посмотрел. Даже на меня она нагнала страху… Не хотел бы я перейти ей дорогу».
Может быть, такие же чувства к матери испытывала и Элинор Грей?
«Мой дед был такой же властный, как она, — продолжал Хэмиш, — он способен был повести в бой целый клан, только в другом месте и в другое время. Но у него и другие черты имелись — голос у него был такой звучный… Бывало, стоило ему заговорить, и все сразу умолкали. Он знал много стихов и из Священного Писания читал. Когда доходило до пророков или Роберта Бернса, с ним никто не мог сравниться. Помню, я много ночей не спал на чердаке и все слушал… Знатная дама, наверное, совсем другая…»
Ратлидж задумался и решил, что леди Мод в самом деле «другая». Если она была любовницей сына королевы Виктории, ее муж, скорее всего, знал о том, что он рогоносец, и мирился со своим положением. В отличие от Генриха VIII, Эдуард выбирал замужних любовниц с большой осторожностью, во избежание сплетен или скандала. Он поручал своим друзьям привезти очередную фаворитку на один из его приемов. Иногда избранным тактично сообщали о пожеланиях принца. Тем не менее любовницы наверняка были секретом Полишинеля. Связь непросто было хранить в тайне, как и самим фавориткам непросто было возвращаться к мужьям, когда принц переключал свое внимание на другую женщину.
Трудность в том, что ребенок редко видит в своих родителях надежную силу. Его угнетает суровая дисциплина, не допускающая детских прихотей, тем более капризов. Дети часто бунтуют против такого обращения, иногда бунт заканчивается трагедией.
Что бы ни случилось с Элинор Грей, если она решила наказать мать за то, чего ей, по ее мнению, недодали в величественном и холодном родном доме, полиция может возбудить дело лишь в случае ее смерти.
Неожиданно для самого себя Ратлидж понадеялся, что Элинор Грей жива, хотя Хэмиш в этом сомневался.
Возвращаясь в городок, где он провел предыдущую ночь и где оставил свой багаж, Ратлидж думал, что ему предпринять. Он еще может успеть к ночи вернуться в Лондон, но являться с докладом к Боулсу все равно поздно. А сегодня пятница. Пожалуй, лучше всего найти телефон и обо всем доложить устно, может быть, Боулс будет доволен. Инспектор Оливер тоже наверняка ждет его отчета — ему интересно, как леди Мод приняла гостя из Лондона.
В отеле телефон имелся, Ратлидж попросил соединить его с Лондоном.
Боулса в кабинете не оказалось, а сержант, взявший трубку, спросил:
— Вы Ратлидж? Одну секундочку, сэр, меня просили вам передать… Есть, нашел! Вас просят пока не возвращаться в Лондон, сэр.
— Пока не возвращаться? — Ратлидж ничего не понимал. Разве он не покончил здесь со всеми делами?
— Совершенно верно, сэр. Вот что написано в записке: «Передайте Ратлиджу, чтобы оставался на месте. Пусть позвонит мне в понедельник в девять утра». Вот и все, сэр. Больше старший суперинтендент ничего не сказал.
Даже для Боулса сообщение было излишне лаконичным. Но Хэмиш поспешил напомнить Ратлиджу, что Боулс мстителен и часто откровенно бесчеловечен. Ратлидж попросил сержанта еще раз прочесть записку, желая убедиться, что он все понял правильно, а потом сказал:
— А вы, пожалуйста, поручите кому-нибудь выяснить, не проходит ли Элинор Грей обучение в клинике при какой-нибудь медицинской школе. Скорее всего, она выбрала клинику в Лондоне, но может оказаться и в другом месте. Мне сообщили, что она очень хотела стать врачом. Если она где-то учится, нам важно ее разыскать.
Сержант прилежно записал его слова и обещал сразу же поручить кому-нибудь розыски. Ратлидж понимал, он только что испортил выходные нескольким несчастным констеблям, которые за какие-нибудь мелкие провинности угодили к сержанту в черный список. Но они, скорее всего, будут проводить расспросы усердно, хотя бы только ради того, чтобы их фамилии вычеркнули из черного списка.
Ратлидж поблагодарил сержанта и повесил трубку. Еще некоторое время он сидел в крошечной душной комнатке, превращенной в телефонную будку.
«Передайте Ратлиджу, чтобы оставался на месте…»
Неужели Боулс собрался снова послать его к леди Мод, потому что шотландская полиция обнаружила нечто новое и ему нужно вести следствие с английской стороны границы? Или в деле появились дополнительные обстоятельства? Но если так, Боулсу следовало объясниться подробнее. Почему он не передал, когда Ратлидж обязан представить рапорт и чего именно от него ждут?
Возможно, Боулс в силу своей всегдашней недоверчивости решил, что Ратлиджу не удастся встретиться с леди Мод, и он приказывает ему не возвращаться до тех пор, пока не удастся побеседовать с ней. Ратлидж взял с собой всего лишь небольшой саквояж с вещами, если он задержится здесь еще на несколько дней, ему понадобятся свежие рубашки, туфли и еще один костюм.
«А вдруг он тебя уволил? — спросил Хэмиш. — Тогда он просто дает тебе поболтаться в неизвестности, пока лично не объявит новость…» Ратлидж приказал голосу из подсознания замолчать.
Что же ему делать?
Следующие два дня он волен был провести в Линкольне или в Йорке. До войны он бы очень обрадовался такой возможности — в этих краях у него жили друзья, к которым он всегда мог заехать в гости и встретить радушный прием… Теперь двое друзей погибли, а третий ослеп, он лежит в больнице и пытается освоить новую профессию, а жена ждет, когда же он вернется домой. Придется остановиться в отеле…
Неизвестно еще, какой номер ему дадут. Кроме того, он обречен на общество Хэмиша, свои мысли… Ратлидж не очень радовался такой перспективе. Он предпочел бы сразу же вернуться в Лондон и расследовать очередное дело, которое не давало бы ему расслабиться, не давало бы вспомнить о том, что у него вообще есть прошлое, кроме последней недели или даже позавчерашнего дня.
Два дня…
В нем снова шевельнулось чувство вины. Он должен навестить своего крестного. Или хотя бы объясниться. Оказалось, что и первое, и второе для него одинаково трудно.
«Почему он сам не приедет в Лондон?» — спросил Хэмиш.
В последний год войны Дэвид Тревор передал своему компаньону все дела в лондонской архитектурной фирме. Смерть сына подкосила его, и он отправился в Шотландию для исцеления. По словам Франс, он писал книгу по истории британского архитектурного стиля, но, возможно, книга — всего лишь предлог, чтобы похоронить себя в прошлом до тех пор, пока он не наберется сил и не сможет взглянуть в туманное будущее.
«Для него Шотландия — убежище».
«Но не для меня!»