— Прошу вас, уйдите!
— Почему? Потому что я слишком близко подошел к правде?
— Нет. — Она посмотрела на него в упор и не отвела взгляда. — Потому что вы так далеки от нее, что мне делается страшно. Я думала… мне казалось, что вы мне поверили. Я думала, вы можете мне помочь.
— Но вы же отказываетесь помочь мне!
Ее глаза вдруг наполнились слезами, но слезы так и не пролились из-за длинных ресниц.
— Я не сделала ничего дурного… Что плохого в любви к мальчику, которого родила не я? Если хотите, чтобы я вам помогла, вам придется обещать, что Иена ничего не коснется. Ничего! Все это время я молчала ради него. Я старалась оградить его, а не себя.
— От чего оградить? Ему грозит какая-то опасность?
— Есть люди, которые заберут его у меня, если узнают о его существовании. И захотят наказать его за то, что сделала его мать. Они заставят его страдать из-за нее.
— Что такого сделала его мать?
— Любила одного человека. Любила очень сильно. Она не имела права любить его, но… так вышло. И от их любви на свет появился ребенок. Женщина в ее положении не могла явиться домой с ребенком на руках и сказать: «Простите меня, я ничего не могла с собой поделать. Позвольте начать жизнь заново, и жить так, словно ничего не случилось!»
— Почему вы не сказали этого полицейским? Или прокурору?
— Они бы захотели узнать ее имя в подтверждение того, что я говорю правду! А я должна охранять, любить и защищать Иена. А не предавать его! — Слезы наконец хлынули из ее глаз и побежали по щекам. — Как бы я ни поступила, мне будет плохо, — продолжала Фиона. — И лучше пусть меня повесят, чем я совершу ошибку. По крайней мере, я умру, зная, что… зная, что сдержала слово до конца.
Ратлидж протянул ей свой носовой платок:
— Если бы мать ребенка была жива, она бы непременно объявилась. И спасла бы вас. Ради своего сына…
— Нет, повторяю, она умерла. Я боюсь ее родных, а не ее! — Всхлипнув, Фиона уточнила: — Мертвых я не боюсь.
Слушая пылкие доводы Хэмиша, Ратлидж тихо произнес:
— Я понимаю, вы взяли мальчика и что-то пообещали его матери. Но что вы сказали бы Хэмишу Маклауду, если бы он вернулся домой с войны и узнал, что у вас есть ребенок, отцом которого вы объявили его?
Она с несчастным видом посмотрела на него:
— Он любил бы нас обоих. Он поверил бы мне и любил бы нас обоих!
Ратлиджу стало стыдно. Сидя в тесной тюремной камере, он понял: именно так все и было бы.
Ближе к вечеру он отправился к прокурору. Джедборо оказался оживленным городком. Центр его был переполнен, в магазинах, пабах и отеле было полно посетителей. Люди высыпали на улицу, по которой ехали тележки и фургоны, заваленные товарами. Утром здесь открывалась ярмарка скота, на которую окрестные фермеры возлагали большие надежды. По мнению Ратлиджа, из-за ярмарки население Джедборо почти удвоилось, и никто как будто не торопился вернуться домой. Ему с трудом удалось найти место, где можно оставить автомобиль, да и то пришлось заплатить ухмыляющемуся щербатому мужчине, который уступил ему свое место.
Прокурор-фискал заседал в центре городка, окна его кабинета выходили на площадь. Комната была обита дубовыми панелями и обставлена мебелью из красного дерева. Над старинным красивым письменным столом расположились полки с книгами, в основном учебниками по праву, научными трактатами или произведениями классической литературы.
Бернс оказался высоким, худощавым и сутулым пожилым человеком. Красивые белоснежные волосы он зачесывал со лба назад, за золоченым пенсне таились проницательные голубые глаза. Ратлидж понял, что этот человек привык к тому, что ему беспрекословно подчиняются.
— Инспектор Ратлидж… Хорошо, что зашли. Хотите чаю или, может, хереса?
Ратлидж, верно оценив своего нового знакомого, согласился на херес и, поднеся к губам золотистую жидкость в узком бокале, обратил внимание на узор в виде чертополоха на ободке.
— Какие у вас успехи по делу Элинор Грей?
— Мне удалось довольно много узнать о ее характере. Она была богатой молодой женщиной с бунтарскими наклонностями и острым желанием изучать медицину. Во время войны она ухаживала за ранеными, старалась развлечь их и всячески заботилась о них. В начале тысяча девятьсот шестнадцатого года ее пригласили на выходные знакомые, которые живут в Винчестере. Она согласилась приехать. Но офицер, которого она хотела привезти с собой, неожиданно выяснил, что у него отпуск больше, чем он ожидал. Поэтому вместо Винчестера она поехала с ним в Шотландию, очевидно собираясь провести несколько дней в его доме. Пока неизвестно, доехала она до места или нет. Но сведения, которые я получил, вполне надежны. Если верить им, мисс Грей оказалась в Шотландии весной, незадолго до того, как родился ребенок. Возможно, узнав о своей беременности, она решила до родов уехать в такое место, где ее никто не знает.
— Да-да, по-моему, все вполне логично. Вы знаете, как звали офицера — ее спутника?
Ратлидж невольно пожалел прокурора-фискала. Какой удар его ждет! На его лице читались вежливый интерес и естественное любопытство. И больше ничего.
— У нас есть основания полагать, что офицер, с которым она к тому времени подружилась, был шотландцем, — осторожно начал Ратлидж. — По словам одной свидетельницы, которой вполне можно доверять, его звали Роберт Бернс.
Прокурор от изумления пролил херес и негромко выругался, когда золотистый ручеек потек на лежащие перед ним документы. Он достал носовой платок, чтобы промокнуть лужицу. В комнате запахло благородным вином. Свой бокал Ратлидж, не выпивший ни капли, поставил на стол.
— Как вам, возможно, известно, Робертом Бернсом звали моего покойного сына.
— Да. Но, по-моему, в ваших краях такие имя и фамилия очень распространены, — ответил Ратлидж.
— Где находится тот дом, куда они направлялись?
— Мне сказали, что он в Троссахсе.
Бернс бросил мокрый платок в корзину для бумаг, стоящую сбоку от стола.
— У моего сына был дом в Троссахсе. Недалеко от Калландера. Но я ни разу не слышал от него имени Элинор Грей. Если бы я знал, что они знакомы, я бы непременно рассказал об этом инспектору Оливеру и главному констеблю. Более того, мой сын собирался жениться. Если бы… если бы остался жив. И едва ли он развлекался бы в Лондоне в обществе других женщин… или привозил их в свой дом!
Ратлидж умиротворяюще заметил:
— Возможно, они были просто друзьями и она попросила его о помощи… Вне зависимости от того, был он отцом ребенка или нет.
Он предложил прокурору выход. Тот поспешил им воспользоваться:
— Да, в таком случае он в самом деле постарался бы ей помочь. Но я не могу поверить, что он поселил бы ее в своем доме. До того, как мы с его матерью поженились, дом принадлежал ее родне. Жена завещала дом ему. Роберт был близок с матерью. Он не стал бы пятнать ее память. — Прокурор с отвращением посмотрел на остатки хереса в бокале, как будто вино само было виновато в том, что пролилось. — И потом, — продолжал он, разрушая эффект своих прежних высокопарных слов, — я бы непременно узнал, если бы в том доме кто-то поселился. Время от времени туда заходит соседка, у нее есть ключ. Она сразу дала бы мне знать! Миссис Реберн очень дотошна.