Если не считать пары грузовиков, зайцев, которые ускакали прочь, ослепленные фарами, и один раз фургона, нагруженного ящиками с курами, которых везли на базар, по пути он никого не встретил.
«Все порядочные люди в такой час дома, в своих постелях!» — заметил Хэмиш.
Но Ратлиджу нравилась ночь. Ночь казалась ему своего рода убежищем, в котором никто не услышит голос, звучащий в его голове, не подслушает их споры с Хэмишем, когда его очень часто тянет ответить вслух…
Он не боялся, что злоумышленник снова будет стрелять в него. Ночью даже меткому стрелку невозможно попасть в движущуюся мишень, в шину или радиатор, если кто-то хочет устроить аварию. Но мысли о снайпере помогали не заснуть, приходилось учитывать и его.
«Стрелять в полицейского… он совсем дурак… или отчаялся».
«Он меня предупреждал, — возразил Ратлидж. — Я слишком близко подошел к чему-то… или к кому-то. И начал ломать возведенные им укрепления».
«Женщина не могла забраться так высоко, да еще с ружьем», — заметил Хэмиш.
«Доказать это невозможно. Но, по-моему, ты прав. Я бы дорого дал, чтобы узнать, когда именно он меня испугался… — Ратлидж улыбнулся. — С радостью прорву его оборону!»
Вернувшись в Данкаррик, он принял ванну, побрился, лег в постель и проспал два часа. Затем отправился искать констебля Маккинстри.
После долгих поисков Ратлидж настиг его на обходе. Маккинстри шел в центр с восточной окраины городка, за ним плелась стайка мальчишек. Вид у всех был виноватый. Судя по всему, они прогуливали уроки. Маккинстри довел их до школы, где их встретил суровый учитель. Юные нарушители вошли в дверь с обреченным видом, еле волоча ноги.
— Будущие преступники, — заметил Маккинстри, поймав на себе взгляд Ратлиджа, стоявшего в дверях магазина. — Нет, на самом деле они неплохие, просто нет у них желания учиться. Я в их возрасте был таким же… Жаль, что у них нет отцов. Им тяжелее живется.
— Это только предлог… Если часто внушать мальчикам, что им тяжело живется, потому что их отцы погибли, они это запомнят.
— И все же мы иногда смотрим на их проделки сквозь пальцы. — Констебль сокрушенно улыбнулся. — А вот учитель… от него поблажек не жди! — Посерьезнев, он добавил: — Я думал, вы у нас все свои дела закончили.
— Нет, не закончил. — Они зашагали рядом. — Я как раз вспоминал нашу первую встречу. Помните, что вы говорили мне на кухне у Мораг? Мол, вы хорошо знаете всех местных жителей и часто сразу можете сказать, кто украл лошадь… или убил овцу… и почему.
— Да. Так и есть…
— Но с Фионой все по-другому. Вы никак не можете понять, с чего все началось и почему соседи вдруг отвернулись от нее.
— Совершенно верно. Знания-то у меня есть, а вот опыта не хватает.
Они перешли площадь и обогнули телегу молочника, с грохотом проезжавшую мимо.
— Я тоже столкнулся с одним затруднением, — признался Ратлидж. — Элинор Грей тащит меня в одну сторону, а Фиона Макдоналд — в другую. Я никак не могу понять, что их могло связывать. Я имею в виду — в жизни. Как они встретились, почему, когда и где. — Он глубоко вздохнул. — Если Фиона не убивала Элинор Грей, тогда чьи кости нашли в Гленко? А если те кости принадлежат Элинор Грей, как вышло, что она умерла в глуши через четыре или пять месяцев после того, как приехала в Шотландию?
— Брошь…
— Да. — Ратлидж остановился у входа в отель. — Брошь. Решающая улика! Но брошь не помогает нам опознать кости, верно? Она указывает только на убийцу.
Маккинстри потер глаза:
— Я ночи не сплю, все пытаюсь найти ответ. Инспектор Оливер говорит: она сама призналась, что вещица принадлежала ее матери. Позже он приходил ко мне и спрашивал, видел ли я, как Фиона надевала брошку после того, как приехала в Данкаррик. А я никак не могу вспомнить! Не получается!
— Почему? — сухо, обвиняюще спросил Ратлидж.
— Потому что мне очень хочется все вспомнить, и я уже не понимаю, видел я что-нибудь или нет. Очень хорошо помню, что она носила зеленое платье. Но я не помню, был ли у нее шарф на шее или та проклятая брошка! А иногда она надевала теткину брошь. Мужчины обычно не обращают внимания на всякие безделушки, да и не разбираюсь я в таких вещах… Вот зеленое платье очень шло к ее глазам. Было еще розовое, оно подчеркивало ее темные волосы. А летом она, бывало, носила такое мягкое кремовое платье с широким воротником и узором в какие-то мелкие цветочки… сиреневые, кажется. Может, лилии или гелиотропы. Но я не могу сказать, какого покроя было платье и что она еще носила. И была на ней та брошка или нет… — Маккинстри досадливо поморщился.
— И что же вы ответили Оливеру?
— Правду… что я не помню!
— Вы ведь могли бы солгать ради нее.
— Да, — подавленно ответил Маккинстри. — Я тоже об этом подумал. Но меня приучили, что долг превыше всего. — Он зашагал было прочь, но снова обернулся: — А вы бы солгали, чтобы спасти ее? — Неизвестно, что он прочел на лице Ратлиджа, но продолжил: — Если придется, я изменю свои показания на суде. Я-то надеялся… я думал, вы что-нибудь выясните. А вы… ничего не сделали и уезжаете. Проклятие, и у вас тоже ничего не получилось!
— Оливер ясно дал мне понять, чтобы я не лез в его дела. — Ратлидж криво улыбнулся. — Кроме того, я занимался Элинор Грей. Я ведь вам говорил.
— Ну да… Если Элинор Грей умерла, она уже не явится. Если она жива, больше всего на свете я хочу, чтобы она объявилась, пока не поздно!
Он развернулся и зашагал прочь.
Ратлидж посмотрел ему вслед.
«Ты, значит, побоялся рассказать ему, что узнал про брошку!» — язвительно заметил Хэмиш.
Зайдя в вестибюль, Ратлидж мысленно ответил: «Нет. Для меня полезнее было проверить, заговорит ли он первый о броши… и в каком контексте. Как тебе показалось, он был искренен?»
«Он сбросил всю тяжесть на тебя. Я бы не назвал его храбрецом, который хочет спасти обвиняемую!»
«Значит… если, конечно, не он передал брошь Бетти Лолор, он, должно быть, почти перестал сомневаться в виновности Фионы после того, как девчонка рассказала о своей находке! Помнишь, когда мы возвращались из Гленко, он всю дорогу молчал… Ему и сейчас нечего сказать!»
«Если брошку подбросил он, значит, он очень умный и хитрый. Постарался втереться к тебе в доверие и сделать тебя своим союзником. А сам выспрашивал тебя о деле, и, как только ты намекнул, что в обвинении есть пробелы, он принялся их заполнять!»
«Тогда зачем он назвал граверу свое имя? — возразил Ратлидж, поднимаясь по лестнице. — А может быть, это Маккинстри возил Элинор Грей на север?»
«В шестнадцатом году он был во Франции».
Ратлидж остановился на верхней ступеньке.
«Нет. Он говорил Мораг, что видел во Франции меня… До сих пор у меня не было причин сомневаться в его словах. Но теперь придется все проверить».