Внизу он снова остановился. Кошка спустилась за ним, и он посмотрел на нее, чтобы проверить: вдруг она слышит что-то, недоступное ему. Но Кларенс спокойно села рядом с ним и посмотрела ему в глаза.
Поднимаясь на второй этаж, он оставил все двери открытыми. Предосторожность сослужила ему хорошую службу.
Стараясь идти неслышно, он направился в бар.
И споткнулся о какое-то препятствие на полу. Он растянулся бы ничком, если бы вовремя не ухватился за барную стойку.
Нагнувшись, Ратлидж пошарил рукой и коснулся волос. Мягких женских волос. Рядом на полу виднелось белое пятно. Крестильная рубашка…
Он нащупал шею, чтобы почувствовать пульс.
Пульса не было.
Боже правый! Холден убил свою жену…
Следом за потрясением пришел гнев.
Он вспомнил, что говорил ему Холден вчера вечером, под дождем: что Ратлидж нигде не может считать себя в безопасности. Так оно и оказалось.
Ратлидж медленно выпрямился, ожили все его нервные окончания. Он обводил взглядом темные тени. Вернулось все, чему он научился во Франции…
Он здесь… Но где? Ратлидж чувствовал его, как вторую кожу.
Его предупредило кошачье шипение. Он увидел ослепительную вспышку, послышался оглушительный грохот, и он поспешил упасть на пол. Правда, на сей раз он действовал недостаточно быстро. Его больно ударило в грудь.
Попал…
Иен знал, что будет дальше, потому что с ним такое случалось не впервые. Сначала шок. Потом онемение. Потом придет боль.
Почти в тот же миг он начал действовать — чутье направляло руку и голову. Он метнул кинжал в то место, где сверкнула вспышка.
Шотландцы, которые сражались с ним во Франции, оказались хорошими учителями. Он услышал хриплый вздох и понял, что попал в цель. Что-то тяжело рухнуло, задев барный табурет и уронив его. Послышался жуткий грохот. А потом — тишина.
С трудом дыша, Ратлидж зашагал в тот угол, неровно дыша. У того, кто там лежит, по-прежнему пистолет…
Он протянул руку, ощупал тяжелое неподвижное тело и инстинктивно отпрянул.
Он не слышал никаких других звуков, кроме собственного дыхания…
С трудом нашарив фонарь, он включил его и посмотрел в мертвое лицо Александера Холдена. Из горла Холдена торчал нож, перерезавший артерию. Под ним растекалась лужа крови. Она запачкала тщательно вымытый пол. Ратлидж долго смотрел на нее.
Он понял, что больше не способен мыслить здраво.
Ратлидж внушал себе: «Фиона им все расскажет… И мой блокнот найдется… В Лондоне тоже знают про Холдена…»
Он вспомнил, что в руке у него фонарь, посмотрел на него и выключил. «Зачем ему понадобилось ее убивать… Маделин Холден должна была жить! Я хотел спасти ее. Но больше всего я хотел спасти Фиону…»
Дышать стало больно, грудь жгло как огнем. «Я истекаю кровью, — сказал он себе. — А помощи ждать неоткуда».
Ему не хотелось думать о Фионе. Она принадлежала Хэмишу. И всегда будет принадлежать ему…
Нащупав в темноте стул, он тяжело рухнул на него.
Хэмиш что-то кричал, вопил ему в ухо. А может, это пульсировала его кровь?
Трудно сказать.
Откуда-то послышались звуки волынки. Слабые, они становились все сильнее. Они приближались.
Ратлидж сразу понял, что они играют. На фронте он часто слышал мелодию и узнал ее.
«Лесные цветы». Плач по умершим. Им провожали всех погибших шотландцев, служивших под его командой. Звуки волынок вторгались в грохот боя. Они плакали, исполняя погребальную песнь для умирающих.
Теперь настал его черед.
«Ты не умрешь! Слышишь меня? Не умрешь ты!» — гремел Хэмиш ему в ухо.
«Капрал, ты-то уже умер. Ты не сможешь мне помешать». Сосредоточиться оказалось чрезвычайно трудно.
«Ты не умрешь! Я тебе не дам!»
Звуки начали стихать. Ратлидж подумал: «Похороны закончены… Хэмиша похоронили. Хэмиш умер, погиб из-за меня… я убил его». Но откуда взялся стул? На фронте нет стульев…
Огонь в груди сжигал его заживо.
Он чувствовал, как Хэмиш все больше и больше забирает над ним власть.
Ратлидж больше всего этого боялся, и теперь был благодарен темноте. Ему не нужно поднимать глаза и видеть, как над ним склоняется лицо, которое вселяет в него ужас.
«Уже поздно, — сказал он Хэмишу. — Я умер. Теперь ты не можешь меня достать. Я освободился от тебя…»
«ТЫ НЕ УМРЕШЬ!»
В гостиной, освещенной лампой, мирно тикали часы на каминной полке. За окнами, завешанными кружевными занавесками, шел дождь. Умиротворяющую тишину нарушали только шорох эдинбургской газеты, которую читал Драммонд, и тихое постукивание спиц из слоновой кости его сестры. Было поздно, мальчик уже спал, стрелки часов перевалили за половину одиннадцатого.
Услышав такой знакомый сухой щелчок, Драммонд моментально вскочил, газетные листы разлетелись во все стороны.
Выстрел…
Он прислушивался, но недолго. Почти сразу метнулся в крошечную прихожую, где над зеркалом висела полочка для шляп. Драммонд распахнул входную дверь и выбежал под дождь.
Сестра, окликая его, бежала следом. Остановившись на пороге — он оставил дверь нараспашку, — она громко спросила, куда он собрался.
Обернувшись, он крикнул:
— Возвращайся в дом, женщина!
Но у двери «Разбойников» Драммонд остановился и осторожно коснулся рукой оконной щеколды.
Он видел ее только сегодня утром, она вряд ли способна на такой опрометчивый поступок… И Фиону не спасет…
Щеколда подалась, и сердце у него забилось чаще.
У нее есть второй ключ…
Сбросив туфли, он распахнул дверь, в любой миг ожидая нападения. Что, если здесь их двое… если она его застрелила? Тогда ее тоже повесят!
Ничего не произошло. В темноте ничего не было.
Драммонд вслушивался, умолял тишину поговорить с ним, рассказать, приходил ли сюда кто-нибудь… один человек… или двое…
Ни звука, кроме его собственного дыхания и шума дождя за спиной. Усилился ветер, он чувствовал его плечами.
Пробравшись в прихожую, он ступал по шажку, неслышно, в одних носках. Волосы у него на затылке встали дыбом, он таращился в непроглядный мрак, сосредоточившись на лестнице, которая находилась впереди.
Но здесь было не так темно…
Еще шаг. Промокший, он сразу почувствовал сквозняк. Кто-то открыл дверь, соединявшую бар и жилое крыло.
Раньше она была закрыта… Он сам ее закрыл после того, как покормил белую кошку.