– Я хотела бы обсудить свое будущее здесь с вами.
У Сомертона замерло сердце. Чтобы скрыть паралич, который распространялся от сердца вверх и уже затронул голосовые связки, он провел рукой по рукаву и некоторое время молча рассматривал гладкую высококачественную шерсть.
– В данный момент, мой дорогой Маркем… – проговорил он, когда голос к нему вернулся. – Кстати, вы не возражаете, если я пока буду называть вас Маркемом? Привык, знаете ли. Трудно перестроиться.
Луиза молча кивнула.
– Так вот, в данный момент, – продолжил он, – меня больше интересует ваше прошлое, чем будущее.
– Странно, что вы все не узнали раньше – вы с вашим расчетливым умом и ваши шпионы.
Сомертон пожал плечами:
– Было слишком много отвлекающих обстоятельств. К тому же мои люди являются слишком ценными и прекрасно обученными агентами, чтобы тратить их время на такую мелкую задачу, как идентификация личности.
Уголки рта Луизы дернулись. Граф мог побиться об заклад, что она высокомерно усмехнулась.
– Понимаю.
– Особенно когда решение проблемы сидит прямо передо мной. Скажите мне, Маркем… Луиза. Скажите четко и ясно. Кто вы и почему поступили ко мне на службу в мужском обличье?
Ну вот, самые главные слова произнесены. Сомертон затаил дыхание, ожидая ответа. Опасаясь его.
Луиза тряхнула головой:
– Это больше не имеет значения.
– Простите, не понял?
– Милорд, как вы узнали, где меня искать, в ночь, когда мы покинули Лондон?
Сомертон встал и подошел к окну.
– Я послал лакея следить за вами. Лондонские улицы небезопасны ночью, даже в феврале. Он видел, как вы ссорились у Арки Веллингтона с женщиной, которая потом запихнула вас в экипаж и отвезла в конюшни на Итон-сквер.
– Итон-сквер?
Граф обернулся:
– Вы не знали?
– Не знала. – Луиза судорожно сглотнула и опустила голову. – Что вы там видели?
– Когда я приехал, было уже поздно. Два часа ночи или около того. Я был занят другими делами, когда Джон пришел домой с этой информацией. – Он снова повернулся к окну и ухватился за штору, стараясь изгнать память о том, чем он занимался той ночью. Последнее отчаянное деяние его семейной жизни.
– Там был кто-то еще? – тихо спросила Луиза.
– Нет. Я заметил следы какой-то поспешной деятельности, но в здании не было ни души. Я имею в виду, ни одной человеческой души. Лошади были.
– После этого мне не приходили письма? Записки?
– Нет. – Сомертон отвернулся от окна и скрестил руки на груди. Маркем – Луиза сидела, положив руки на колени, и смотрела на свои пальцы. Окно выходило на восток, и в него уже заглянуло весеннее солнце. Оно осветило ее слишком худую фигурку, подчеркнув хрупкость костей и бледность кожи. Только волосы – пусть даже очень короткие – казались живыми и светились рыжеватым огнем. Сила ее горя потрясла графа.
– Что случилось, Маркем? – тихо спросил он.
– Это не важно, – так же тихо ответила она. – Это больше не имеет значения.
«Ты имеешь значение, – мрачно подумал он. – Ты одна».
Он вспомнил, как нашел ее бесчувственное тело на полу. Она лежала беспомощная, почти бездыханная, испачканная собственной рвотой, на грязном матрасе. Вспомнил охватившую его панику, когда в полном отчаянии вышел в два часа ночи из своей спальни и обнаружил, что у двери его терпеливо дожидается Джон. Он сказал, что побоялся беспокоить графа, пока он занят с графиней. Но дело в том, что Маркема увезли. Его похитили. Он был в опасности все время, пока Сомертон старался вызвать хотя бы какие-то эмоции в покорно лежащем теле своей жены – о, она никогда не сопротивлялась, ведь хорошая жена не может не позволить мужу пользоваться своим телом, – тщетно и отчаянно пытаясь… что? Заставить ее, наконец, произнести одно простое короткое слово? Она должна была сказать «нет», и после этого он мог с чистым сердцем предложить ей развод.
Только она так и не произнесла этого слова. Он бросил ей вызов, приказал доказать свою верность, исполнить свой супружеский долг, и она покорно пошла с ним в спальню – прелестная мученица. Она сама разделась, и в конце концов его изголодавшееся тело не устояло перед искушением.
Сомертону хотелось выбежать на улицу и заорать во всю мощь своих легких. Хотелось дать выход злости и отчаянию. Он был в постели с женой, которая ненавидела его всем сердцем, занимался с ней тем, что не принесло ему физического удовлетворения – только душевную боль, – когда был нужен Маркему… Луизе. Когда Джон сказал ему, что Маркем в большой опасности, Сомертон не понял охвативших его чувств. Теперь он разобрался в себе, но это не помогло. Понимание только усилило неудовлетворенность. Он попал в ловушку, обратив свою отчаянную жажду человеческого тепла не на тот объект.
Бог проклял его.
– Итак, Маркем… – Граф наконец отошел от окна и вернулся к столу. – Думаю, прежде всего необходимо позаботиться о вашей одежде. Боюсь, в доме ничего подходящего нет. Гардероб ее милости отправлен в приют для падших женщин.
Луиза выпрямилась:
– Собственно говоря, именно об этом я и хотела с вами поговорить. Мне больше некуда идти. У меня нет дома, нет семьи, которой я нужна. Я бы предпочла… вернуться к моему мужскому обличью и работе вашего секретаря. А там видно будет.
– Это невозможно.
– Но почему? Только здешние слуги знают, кто я, а их молчание, как вы сами неоднократно заявляли, можно купить.
Сомертон стукнул по столу костяшками пальцев:
– Вы не будете одеваться в мужскую одежду. Вы женщина.
– Я раньше была женщиной. А теперь мне необходимо зарабатывать себе на жизнь.
– Вы не станете работать ради куска хлеба, Маркем. – Слова вырвались у графа раньше, чем он успел сообразить, что говорит.
– Почему нет? – спокойно переспросила Луиза. – Большая часть человечества работает.
– Но не вы.
– Тогда что вы предлагаете? – Она подтянула рукава халата, которые закрывали кисти рук. – Я должна что-то делать. Шитье я ненавижу. Чтобы стать гувернанткой, у меня не хватит терпения. Вероятно, можно устроиться официанткой в кафе, но, боюсь, меня через неделю уволят за бестолковость.
– Не говорите чепухи, – сквозь зубы процедил граф. – Вы находитесь под моей защитой. Вам не следует тревожиться о хлебе насущном.
Луиза снова положила руки на колени, и рукава опустились, закрыв даже кончики пальцев. Как она прямо держится, хотя явно смертельно устала! И подбородок упрямо вздернут. А карие глаза с густыми тенями под ними смотрят спокойно и серьезно. Мужественная девочка.
– Вы очень добры, лорд Сомертон, – сказала она, – но я предпочитаю честно зарабатывать себе на хлеб, даже пребывая в столь плачевном состоянии.