– Ясно. У меня только один вопрос: что придумали твои изворотливые, склонные к интригам и махинациям мозги? Что, по-твоему, мы должны делать?
Герцог терпеливо улыбнулся:
– Дорогие мои, ссылка закончилась. Пришло время действовать.
Ночью Луиза проснулась. Поезд стоял.
Она села, едва не стукнувшись головой о крышу купе.
– Сомертон, – тихо позвала она.
Свернувшийся на полу Куинси поднял голову и тоненько заскулил.
Луиза соскользнула на пол и взглянула на койку Сомертона, хотя не сомневалась, что она пуста. Она всегда чувствовала и его отсутствие, и присутствие. Наклонившись, она погладила собачку:
– Где он, малыш? Почему поезд стоит?
А почему вообще поезда останавливаются? Никто не знает. Остановки ночных поездов – это знания, недоступные простым смертным.
Возможно, неправильно перевели стрелку.
Или какие-то беспорядки.
Нет, этого не может быть. Если бы речь шла о беспорядках или какой-нибудь опасности, Сомертон непременно разбудил бы ее. Даже если бы этого не сделал он, ее разбудил бы Олимпия, спящий в соседнем купе.
Она еще раз погладила Куинси, отыскала халат и выскользнула из купе.
Сомертон нашелся на площадке последнего вагона. Перегнувшись через ограждения, он смотрел в пустое, залитое лунным светом поле. Он почти докурил сигару. Поколебавшись, она тронула его за плечо.
Граф не вздрогнул. Не приходилось сомневаться, что он знал о ее приближении.
– Почему не спишь?
– Не спится.
– В Италии у тебя не было проблем со сном.
Он потушил сигару и отбросил ее в сторону.
– Мы больше не в Италии.
Рядом с ним у поручней было много места, но Луиза подошла вплотную и попыталась сдвинуть его стальную руку. Вздохнув, он обнял ее за плечи. Она вдохнула теплый ночной воздух, аромат его кожи. Подувший с гор ветерок унес сигарный дым. Рука мужа была тяжелой и надежной.
– Ты знаешь, почему мы остановились?
– Думаю, чтобы пропустить встречный поезд. Возвращайся в купе, дорогая. Завтра у нас будет трудный день.
– Почему, – спросила она, – ты называешь меня дорогой, только когда стараешься держаться официально, а Маркемом – если хочешь выказать приязнь?
Сомертон не ответил.
– Ладно, не хочешь – не говори. Где мы?
Граф мотнул головой в сторону темного ночного неба.
– Мы только что выехали из Австрийских гор. Если присмотришься, увидишь на южной стороне их вершины. Часа через два будет Хунхоф-Баден.
– Люди Олимпии встретят нас там?
– Да. По его сведениям, революционеры слабее всего в западной провинции, там тебя поддерживает большинство населения. Во всяком случае, так утверждают шпионы Олимпии, и у меня нет оснований сомневаться в их сведениях.
– А потом мы будем штурмовать дворец?
– По плану твоего дяди – да.
– А какой у тебя план? Что ты думаешь об этом?
Рука, лежащая у нее на плече, пошевелилась.
– Так что? – поторопила Луиза. – Ты же не мог не думать обо всем этом по дороге. Расскажи мне. Мы вроде бы всегда хорошо понимали друг друга.
– Этот ребенок…
– Если он есть.
– Если он есть… – Сомертон некоторое время молчал. – Ты уже наверняка поняла, что я лучше знаю, как делать детей, чем как их воспитывать. Элизабет и Пенхэллоу сделали все возможное, чтобы оставить мне как можно меньше возможностей омрачать детство Филиппа.
– Это неправда. Они обещали устраивать взаимные визиты. – Она замолчала, поскольку собственные слова показались ей пустыми, никчемными. Именно она попросила его начать новую жизнь в новой семье, и его первый сын, который будет воспитываться в другом доме, в конце концов станет для него чужим. Он будет считать отцом Пенхэллоу.
С севера донесся свисток. Наверное, другой поезд. Тот самый, который они должны пропустить.
Когда Сомертон снова заговорил, его голос был безжизненным:
– Я хочу кое-что сразу прояснить, чтобы впоследствии не было ненужных вопросов. Я не приспособлен для отцовства. И когда родится этот ребенок, я буду играть как можно более ограниченную роль в его воспитании.
– Не понимаю.
– По работе я всегда даю людям задания, к которым у них есть склонность. Я был бы идиотом, если бы, к примеру, отправил человека, прекрасно подделывающего документы, с заданием кого-то убить.
– Ты сравниваешь отцовство с убийством? – Луиза попыталась засмеяться, но почувствовала пустоту и боль в груди.
– Это всего лишь аналогия. Ты, конечно, захочешь еще детей, и у меня нет никаких возражений против исполнения супружеского долга, конечно, после того как ты благополучно родишь и отнимешь ребенка от груди…
– Ты сошел с ума?
– Но я не могу позволить себе повторять ошибки, которые привели к катастрофическому завершению семь недель назад.
Луиза отпрянула, но сильная рука удержала ее на месте. Как он может говорить такие ужасные вещи совершенно спокойным холодным тоном!
– Наоборот, мне кажется, ты именно это и делаешь. Ты заранее обособляешься от семьи, от ребенка.
– Это совсем не одно и то же, – примирительно сказал он. – Мы с тобой – замечательные партнеры… если, конечно, я себе не льщу. Между нами существуют взаимное уважение и удовлетворительная сексуальная связь.
– Удовлетворительная?
– В общем, у нас есть основа для счастливого брака.
– Ты не выглядишь счастливым.
– Счастье, дорогая, вещь недостижимая. Брак можно считать удачным, если партнеры стараются причинить друг другу как можно меньше неприятностей.
– Звучит не слишком привлекательно.
– Дорогая, я не могу тебе дать то, чего не имею.
– Возможно, ты не знаешь, что у тебя есть, не представляешь, как извлечь это из тайников своей души.
Сомертон замолчал. Запели рельсы. Издалека донесся глухой рокот.
– Ты сделала неправильный выбор, дорогая. – Его голос оставался безжизненным, лишенным эмоций.
– Что же я неправильно выбрала?
– Меня.
Луиза могла бы вынести эти слова, если бы они были сказаны угрюмо, под влиянием меланхолии, навеянной солнечным светом на горных вершинах. Но они были произнесены с пугающим безразличием, как будто он тщательно продумал все детали и пришел к определенным логическим выводам.
– Знаешь, до того как прийти сюда, я лежала и думала о тебе, – сказала она. – Я благодарила судьбу за то, что у меня самый лучший муж, – умный и проницательный правительственный агент, один из лучших в Европе, решительный и безжалостный, неутомимый в постели. Я собственными глазами видела, как далеко он готов пойти, чтобы меня защитить. Только он может вернуть мне трон и дать моему народу свободу.