Генерал дождался ответа «Так точно» и положил трубку. На его недобром холодном лице проступила решительная жесткость.
Чтобы не случилось, он добьется своей цели, как это делал всегда. Живой Светлый Демон не достанется никому. И ему она живой не нужна.
Сирота — самое обидное слово моего детства. В детском доме я, как все малыши, ждала маму. Ведь к некоторым они возвращались, а самых красивых и спокойных выбирали усыновители. Я верила, что моя мама самая лучшая, и она обязательно за мной придет.
Однажды, с криком «мама» я выбежала навстречу женщине. Она смутилась и дала мне конфету. Воспитательница оттащила меня в сторону и растолковала, что я сирота, а у сироты нет ни мамы, ни папы. «Ты — сирота! Сирота!» — вбила в меня воспитательница. Царапающее слово застряло в груди, а в ладошке таяла шоколадная конфета. С тех пор я не люблю конфеты. С их помощью взрослые откупаются от детского горя.
Со временем колючка в груди зачерствела и превратилась в камень. Булыжник неизвестности я таскаю всю жизнь. У меня нет родителей, но они же когда-то были! Я не клонированная овечка, а живой человек! Всю сознательную жизнь я хотела узнать о маме и папе. Думала, «камень с души» — и мне станет легче. Сегодня Татьяна поведала мне о гибели мамы. Мрачная правда раздавила меня, заменив внутренний «камень» тяжестью огромного небесного свода.
Я родилась 20 мая 1975 года, как и записано в моем паспорте. Моей мамой была Светлана Портнова. Она родила меня без мужа в девятнадцать лет. Окончив школу в 73-м, Света Портнова устроилась продавцом в универмаг Валяпинска. Ей повезло, она попала в обувной отдел. В эпоху всеобщего дефицита это была неплохая возможность самой приодеться и подзаработать на продаже «из-под полы».
Зимой 1975 заведующая обувным отделом погорела на спекуляции. Ее посадили на восемь лет. Досталось и другим участникам «торговой мафии». Света Портнова тоже проходила по уголовному делу. Она была на седьмом месяце беременности, и ее пожалели — дали два года условно за недоносительство.
Я родилась удачно, накануне лета. В теплое время года удобно гулять с малышкой, и бесконечные пеленки быстро сохнут на солнышке. Тогда ведь не было подгузников.
Я, конечно, ничего не помню про первые месяцы своей жизни. Не запомнила я и 28 августа 1975 года. В тот день мое имя впервые попало в протокол следователя.
Ночью мой крик услышали соседи. Обычное дело, карапуз обмочился и требует внимания. Однако детский плач долго не прекращался, и соседка постучала, чтобы образумить непутевую мамашу. Дверь оказалась не запертой. Соседка увидела кровь на полу и распростертое тело. Приехавшая милиция обнаружила в прихожей и на кухне двух зарезанных ножом женщин. Обе были мертвы.
Это были мои мама и бабушка.
Убийцу нашли уже утром. Им оказался мой отец.
Татьяна назвала район, где жила моя мама. Я хорошо представляю двухэтажные домишки на восемь квартир на окраине Валяпинска. В 70-е в них не было горячей воды и газа. На кухне использовалась чугунная печка, а в ванной водогрейная колонка. И та и другая топились дровами, которые жильцы хранили в длинном сарае, поделенном на секции по числу квартир. В одном из таких сараев милиционеры нашли пьяного Александра Демьянова.
— Папа убил маму… — Дикое сочетание слов не укладывается в моем сознании. Я глухо спрашиваю: — Это не могло быть ошибкой?
— На месте убийства он обронил кепку. А в сарае за дровами был обнаружен окровавленный нож с его отпечатками пальцев.
— Почему? За что?
— Они были одноклассниками. Саша Демьянов и Света Портнова. Саша ухаживал за Светой, это подтвердили соседи и приятели. Когда Света родила, Саша отдалился, но все считали его отцом девочки. — Татьяна рассказывает отстраненно, будто речь идет не обо мне и моих родителях, а о книжных героях. — А мотив… Говорят, Света требовала от Саши деньги на девочку. По суду ее оштрафовали, а с условным сроком ей в лучшем случае светила работа уборщицы. Саша пристрастился к выпивке. Были свидетели их скандалов. Ну и однажды спьяну он схватился за нож.
Бытовуха. Какой ужас! Близкий убивает близкого. Мой папа в пылу ссоры зарезал маму, а потом и бабушку, чтобы не оставлять свидетеля. А я в это время лежала в кроватке и, может быть, видела кровавую сцену. Не оттого ли я сама стала киллером?
— И что он? Где он?
— Был суд. Александра Демьянова приговорили к расстрелу. Приговор приведен в исполнение. Тогда законы были строже, — словно оправдываясь, объясняет Татьяна.
Туда ему и дорога! Поддонок! Убить невинную женщину, мать своего ребенка. Расстрел — это слишком легкая смерть за столь чудовищное преступление.
Я комкаю влажный платок, не зная, как усмирить не желавшие успокаиваться руки. Рядом со мной садится Кирилл и накрывает мои ладони своими.
— А малышку, значит, в детский дом… Сирота, — растерянно говорю я.
— Под именем Света Демьянова.
Я закрываю глаза. В комнате воцаряется тишина. Не знаю, сколько длилось общее молчание. Я словно ухнула в глубокий колодец, куда не проникает ни свет, ни звуки. В какой-то момент я чувствую боль. Это Кирилл непроизвольно стискивает мои пальцы. Я отстраняюсь и прихожу в себя. Каждый участливо смотрит на меня, а в моей душе вскипает раздражение.
Не надо меня жалеть! Моя жизнь с самого начала пошла наперекосяк, и в этом нет для меня ничего нового! А я-то думала, почему у меня всё не так, как у людей. Я заслужила то, что имею. Я расплачиваюсь не только за свои грехи, но и за грехи моих родителей. И мне не нужно ваше сочувствие. Оставьте меня в покое! Я хочу побыть одна!
Примерно так кричит моя душа. А на деле раздражение выплескивается в обидную язвительность.
— Если ты такая шустрая, — обращаюсь я к Татьяне, — умеешь ковыряться в прошлом мертвецов, то раскопай про Хасаряна и Тумиловича. Меня не интересует, кто их убил. Это я знаю. Меня интересует, за что их убили? Какую тайну они унесли с собой?
— Я сделаю, сделаю, — суетится Татьяна, поднимаясь с дивана.
— Тебе поможет Коля, — подключается Кирилл.
— У вас быстрый интернет? — Татьяна идет к сумке и достает ноутбук.
— До вечера, ребята. Интернет есть в кафе. Можете взять «лансер». Николай, вот ключи. — Коршунов бесцеремонно подталкивает молодежь к выходу. — А я займусь «чероки». Да, чуть не забыл! Выложите ваши телефоны и отключите их.
Коршунов заходит в комнату и возвращается с двумя устаревшими трубками.
— Будете пользоваться этими.
— Но я недавно купила…
Коршунов выдергивает из руки дочери новенький iPhon.
— Это приказ! Попусту не звонить, только по делу. И не смотрите, что трубки старые, нам придется их часто менять.
Татьяна выглядывает из коридора в моей темной куртке.
— Я одела, как договаривались. А вы пользуйтесь моей. Там в кармане листок.