— Вы где делаете ремонт? В новой квартире или на даче? Там современная проводка или старая?
— Старая. Как в двухэтажках без удобств на окраине Валяпинска. Сейчас их уже снесли, а тридцать восемь лет назад там убили молодую женщину и ее маму. Зарезали ножом.
Продавщица во все глаза изучает меня.
— Ты кто?
— А вы Ольга Демьянова?
— Ну.
— А я та самая малышка, что осталась жива.
— О, господи! — Женщина взмахивает руками, делает круг по павильону и, бегая глазками, обращается ко мне: — Ты как, на счет этого? — Она щелкает себя по горлу. — А мне надо. Тут за забором продовольственный рынок. Там коньяк дешевый. Возьми бутылочку, и поговорим. Я покажу короткую дорогу.
Я соглашаюсь. Минут через двадцать я возвращаюсь с бутылкой дешевого напитка коньячного цвета. Ольга хватает «коньяк», закрывает павильон, и мы садимся в за столик, с кипами накладных. Она выпивает полстакана, жмурится, а когда распахивает глаза, я вижу, что внутренний дискомфорт отпустил женщину. Она перешла в состояние умиротворенности, свойственной втянувшимся алкоголикам, пока они не перебрали свою суточную норму.
— Я же учительницей физики хотела стать. Не доучилась. Но закон Ома еще помню. И вот тут, — Ольга по-хозяйски разводит руки, демонстрируя богатство павильона, — меня ценят. Я не ворую, и объяснить могу. Ты знаешь, что медный провод лучше алюминиевого? А почему?.. Сопротивление разное.
Ольга вновь плещет себе в стакан, а я спешу спросить:
— Вы помните, что произошло в тот день с моей мамой?
— Мы жили в этом же доме. Мне двенадцать было. Я видела, как выносили тела. И тебя видела. Маленькую. — Она выпивает, закусывает конфеткой и по-дружески двигает мой стакан: — Ты давай, чего?
Не желая спорить, я подношу к губам коричневую жидкость с грубым запахом спирта.
— Сашку арестовали, был суд. — Ольга от огорчения мотает головой. — Такой позор для семьи, люди пальцем показывают — и мы уехали в Казахстан. Отец наш всегда это дело любил, а там совсем с катушек сошел, запил по-черному. Мать его сдерживала, а когда схоронила, то и сама… Это у нас семейное. Сашка тоже по пьянке погорел. Только я держусь. Эх! Ну что, по чуть-чуть?
Я для видимости поднимаю стакан, Ольга выпивает, крякает в кулак и разворачивает очередную конфету. Видимо, это ее привычная закуска.
— Когда Союз распался, и казахи отделились, я вернулась в Валяпинск. Помыкалась несколько лет на родине, а потом знакомый сюда сманил. В Москве всегда есть работа. Я на этом рынке лет десять уже.
— Какая она была, Светлана Портнова?
— Твоя мать, что ль? Красивая, светловолосая. Ну и одевалась прилично. Правда, это уже потом, когда в универмаге работала. А нашему Сашке она всегда нравилась — не сомневайся. Он пробовал за ней ухаживать, но в школе были и другие мальчики. После окончания многие поступили в институты, разъехались, и шансы моего брата возросли. Он встречал ее после работы, я видела пару раз. А потом у Светки живот стал расти. Зимой под пальто не замечали, а как весна началась — пошли языком чесать. Потом еще суд у нее был — условно дали. Мамка трясла Сашку: ты настрогал?! А он молчал и злился.
— И что? Признал ваш брат… девочку? — Я злюсь, но продолжаю говорить о себе, как о посторонней.
— Матери он ничего не сказал, а к Светке подкатывал. Да все со скандалом.
— Он выпивал?
— На медеплавильный устроился, а там все пьют. А что, здоровье так и так угробишь.
— Как же так получилось, что он ее… Что ваш брат пошел на убийство?
— Вот, что я тебе скажу! — Ольга отшвыривает накладные со стола и придвигается ко мне. — Не убивал Сашка твою мамку. Я поначалу тоже как все думала — убийца. А потом, когда вернулась в Валяпинск, я встретила Витьку Брагина.
— Кто он? — я в нетерпении подгоняю Ольгу, взявшуюся за бутылку.
— Мой одноклассник. Давай, за одноклассников, что ли? Иных уж нет, а те далече.
Она выпивает, а я пребываю в полном недоумении.
— При чем тут Витька?
— Какой Витька? — пялится на меня захмелевшая женщина. — А-а, Брагин. Шустрый был в школе, хулиганистый. А увидела я его в милицейской форме. Представляешь? Так всегда, из хулиганов либо в колонию, либо в милицию.
— Что он сказал?
— Витька меня первый узнал. Не мудрено, правда, он проверил мои документы. Понимаешь, праздник какай-то был, я перебрала, а на нем форма — орден, медали.
— Как он связан с убийством Портновой?
— Ах, да! Витька Брагин видел, как нож Сашке подбросили. Понимаешь?
— Подбросили? Кто?
— Да не разглядел он! И какая разница, Сашки-то нашего уже нет. И твоих тоже. Слушай, мы так их и не помянули. Три души, три души загубили! О, господи, как вспомню… — Ольга наполняет свой стакан остатками конька и показывает мне: — Не чокаясь. Пусть земля им будет пухом.
Она заглатывает алкоголь и окончательно пьянеет.
— А вот мы с тобой выжили. И что? У тебя жизнь удалась?.. У меня — ни хрена!
— Подождите, у вас осталась фотография Светланы Портновой?
— Да откуда! Она мне чё, подружка!
— Может, вместе с братом? Они же вместе учились, дружили.
— Учились. — На пьяном лице Ольги мелькает какая-то мысль. — Еще выпьем? Сбегаешь?
— Я заплачу. Заплачу за фотографию. — Я показываю тысячу, потом добавляю еще одну.
— Кажется, у меня осталась его выпускная фотография. Там, где весь класс в кружочках. А Светка училась в одном классе с Сашкой.
— Где фотография?
При виде третьей тысячной купюры в моей руке Ольга немного трезвеет.
— Пятерку дашь?
— Где фотография?
— Должна быть в чемодане.
— Поехали.
— Зачем ехать. Я в бытовке живу, тут на рынке.
Мы выходим из павильона на мороз и двигаемся вдоль закрытых рядов. Ольга торопливо объясняет.
— Я не бомжиха, могу и комнату снять. Но тут дешевле, и всё под боком. И работа, и жилье, и выпивка, и мужик, если приспичит. У нас тут фотомоделью быть не надо — только помани. Такие ненасытные есть. Ух!
Мы сворачиваем и оказываемся около длинного ряда контейнеров, стоящих друг на друге.
— Давай деньги, — требует моя спутница.
— Неси фото.
Ольга кривится от недовольства и заходит в один из контейнеров. Я жду. Мимо проходят азиатские парни, останавливаются и с животным интересом косятся на меня. «Только попытайтесь. Я сегодня очень злая». Парни бухтят что-то на своем и уходят.
Появляется возбужденная Ольга.