Я, повинуясь внезапному порыву, спросил:
— Скажите, а если кому-нибудь понадобился бы пистолет, вы могли бы его достать? Такой, знаете, с возвратным ударником?
— Они устарели, — не задумываясь ответил Мохаммед. — В Англии их производила фирма «Экклс энд Шелвок» в Бирмингеме. Вы их имеете в виду? Дуло калибра 0.405?
— Наверно, — сказал я. — Я не знаю.
— Такими вещами я не торгую. Это слишком специализированный товар.
Я, конечно, мог бы найти вам такой пистолет, но это потребовало бы слишком много времени и денег. На самом деле таких пистолетов довольно много. Я бы на вашем месте поспрашивал старых ветеринаров. Они их с удовольствием продадут. Но на такой пистолет, разумеется, тоже нужна лицензия. — Он помолчал. — Хотя, господа, если быть откровенным, я предпочитаю иметь дело с клиентами, которых не волнует наличие лицензии.
— Скажите, — начал я, — только, пожалуйста, не обижайтесь, я вовсе не хочу вас оскорбить, — скажите, можете ли вы представить себе человека, которому вы откажетесь продать оружие?
Мохаммед не обиделся.
— Только если я буду видеть, что он не сможет или не захочет заплатить. Но не по этическим соображениям. Я не спрашиваю, зачем им оружие. Если бы меня это волновало, я бы торговал чем-нибудь другим. Я продаю вещь, а как ее используют — это уже не мое дело.
У нас с Литси вопросов больше не было. Мохаммед снова убрал пистолет в футляр, где тот аккуратно лег в свое гнездо рядом с ровными рядами патронов. Мохаммед закрыл футляр и убрал его в чемодан.
— Не забывайте, — сказал он, по-прежнему улыбаясь, — что нападение и защита существовали еще на заре человеческой расы. Несколько тысяч лет назад я бы, вероятно, продавал хорошо отточенные кремневые наконечники.
— Спасибо вам большое, мистер Мохаммед, — сказал я.
Он любезно кивнул. Литси встал, пожал ему руку с бриллиантовым кольцом. Я сделал то же самое. Мохаммед предупредил, что, если мы увидим в коридоре его приятеля, нам не надо беспокоиться и не надо заговаривать с ним: он вернется в номер, когда мы уйдем.
Мы не стали заговаривать с приятелем Мохаммеда, который сшивался у лифтов, и без приключений спустились на первый этаж. Мы нарушили молчание лишь в такси по дороге на Итон-сквер.
— Оправдывается, — сказал Литси. — Все так делают. Это естественное желание.
Литси обернулся ко мне:
— В смысле?
— А иначе человек предастся самообвинениям и впадет в отчаяние. Самооправдание может быть иллюзией, но оно не дает тебе покончить жизнь самоубийством.
— Самоубийство тоже можно оправдать.
Я улыбнулся.
— Естественно.
— Нантерр, — сказал Литси, — испытывает непреодолимую тягу к кремневым наконечникам.
— Угу. «Великолепные наконечники, легкие, дешевые, острые как бритва!» — И с печатью де Бреску.
— Я вдруг представил себе, — сказал я, — как Ролан пожимает руку Мохаммеду, заключая с ним сделку.
Литси расхохотался.
— Надо избавить его от необходимости оправдываться.
— Как вы нашли этого Мохаммеда? — спросил я.
— Чем хорошо быть принцем, — сказал Литси, — так это тем, что, если попросишь, тебе обычно не отказывают. И еще тем, что ты поневоле знакомишься с уймой людей. Я просто нажал на несколько рычагов — кстати, так же, как вы вчера с лордом Вонли. — Он помолчал. — А почему человек, которого вы победили, так стремится вам помочь?
— Ну... потому, что я его еще и спас. Мейнард Аллардек намеревался захватить его газету. Законным путем, но при этом на редкость подло. Я дал лорду Вонли возможность остановить его раз и навсегда — с помощью той кассеты.
— Поня-атно, — насмешливо протянул Литси. — Значит, он действительно кое-чем вам обязан.
— А потом, — продолжал я, — тот парень, который под влиянием Мейнарда Аллардека проиграл половину своего наследства, был Хью Вонли, сын лорда Вонли. И лорд Вонли заставил Мейнарда вернуть наследство, угрожая в противном случае сделать фильм достоянием гласности. А наследство, между прочим, состояло в акциях «Глашатая».
— Какой изящный шантаж! Ваша идея?
— Н-ну... в общем, да.
Литси хмыкнул.
— Пожалуй, мне следовало бы выразить свое негодование. Это же незаконно!
— Закон и справедливость — не всегда одно и то же. Жертва обычно проигрывает. Закон слишком часто только наказывает, а исправить ничего не может.
— А вы полагаете, что важнее всего исправить зло, причиненное жертве?
— Да, когда это возможно.
— И вы готовы ради этого нарушить закон?
— Литси, — сказал я, — поздновато сейчас для допросов с пристрастием, вы не находите? К тому же мы уже приехали.
Мы поднялись наверх в гостиную. Принцесса и Беатрис уже отправились спать, так что мы спокойно распили по рюмочке бренди на сон грядущий. Литси все больше и больше нравятся мне как человек, и мне все больше и больше хотелось, чтобы он находился не здесь, а где-нибудь на краю света. И, глядя на то, как Литси глядит на меня, я подумал, что он, возможно, размышляет о том же самом.
— Что вы делаете завтра? — спросил Литси.
— У меня скачки в Брэдбери.
— Где это?
— На полпути к Девону.
— И где вы только силы берете! — Литси зевнул. — Я всего один день побродил по ипподрому в Аскоте и то вымотался.
Крупный, лощеный, он допил свое бренди, мы отключили записывающий телефон, перенесли его в цокольный этаж и установили в большой комнате. Потом поднялись на первый этаж и ненадолго остановились перед дверью комнаты Литси.
— Спокойной ночи, — сказал я.
— Спокойной ночи.
Он поколебался, потом протянул мне руку. Я пожал ее.
— Дурацкий обычай, — сказал он с усмешкой, — но что поделаешь?
Он небрежно махнул мне рукой и вошел в комнату, а я отправился наверх выяснять, по-прежнему ли «бамбуковая» комната остается в моем распоряжении.
Оказалось, пока да.
Я часик подремал на неразобранной кровати, потом встал и вышел на улицу, к машине, чтобы ехать за Даниэль.
Тихо шагая по темному пустынному переулку, я подумал, что это на самом деле превосходное место для засады...
Это был вымощенный булыжником тупичок шириной футов в двадцать и длиной в сотню ярдов. В дальнем конце он немного расширялся, чтобы можно было развернуться. Со всех сторон над ним, словно стены каньона, нависали задние фасады высоких зданий. В переулок выходили только ворота гаражей. Сами гаражи были встроены в нижние этажи зданий, и в отличие от многих других гаражей которые изначально строились как конюшни и каретные сараи, у них не было входа напрямую из домов.